Сказки старого зоопарка (СИ)

Лето сменялось зимой, новые обитатели клеток творили свои истории. О принце понемногу забыли и лишь лев Тамерлан рычал о нем иногда — достойный был собеседник.

Старик и небо

— Ррасстегайчиков! Рррыбки! Рррюмочку! — хриплый голос запойного пьяницы разносился в утреннем воздухе. Для приличного кабака, где обедает подгулявший купчина, — самое то. Для зверинца — несколько неуместно. Сторож Дрюня воровато оглянулся — не увидит ли господин директор — и грохнул метлой по прутьям клетки.

— Уймись, нелюдь!

Собеседник сторожа не смутился, лишь взъерошил роскошный чуб:

— Петррра Кирррилыча запррравляешь! Рррракалья! Смирррно!

От неожиданности Дрюня вытянулся во фрунт — как и все отставные солдаты, он сперва выполнял команды, а потом вслушивался. Но конечно же никаких офицеров поблизости не оказалось.

— Сучий потрох! — взъярился сторож. — Отквартирую тебя в третью роту к капитану Назаретскому, ужо попомнишь!

— Что же вы делаете, молодой человек! Как не стыдно мучить беззащитную божью тварь?

Озверелый Дрюня недобро посмотрел на защитника — ранний посетитель выглядел безобидным. Старенькое пенсне, аккуратная седая бородка, черный мундир с двумя рядами гербовых пуговиц, на груди тускнеет медаль, брюки пообтрепались и штиблеты уже не новые. И кудрявый малец рядом с ним непохож на холеного барчука.

— Шли бы вы, ваше благородие, тигеря посмотреть или обезьяна. И сами потешитесь и мальчонка вашего побалуете.

Старик насупился, встопорщил жидкие бакенбарды. Должно быть лет двадцать назад его гнев приводил гимназистов в ужас, но сторож и ухом не повел — после зуботычин господина унтер-офицера он мало кого боялся.

— Хочу птичку смотреть! Дедушка, можно я ее покормлю? — вмешался в спор мальчик.

— Вы позволите?

Взор старика смягчился и Дрюня решил не искать ссоры. Он протянул грязноватую ладонь, ухватил гривенник и небрежно кивнул — кормите.

Сладкая булочка пришлась серой птице по вкусу. Попугай жако переступил на жердочке, качнул клювастой головой и нежно произнес:

— Ррромочка хоррроший! Хоррроший!

— Дедушка, видишь, какой попугай умный! Он знает, как меня зовут!

Дедушка погладил внука по белесым кудрям и ничего не ответил.

…Красавец жако родился в джунглях, но вольной жизни почти не помнил. Чернокожие охотники изловили его трехмесячным, едва вылетевшим из гнезда, и продали за бутылку рома боцману с «Петра Великого». Сойдя на берег в Одессе, боцман заложил дорогую птицу в питейном, а выкупить не сумел. Владелец питейного отправил попугая в Москву, в подарок на свадьбу тетушке. Новый муж немолодой дамы обзавелся трактиром и Ромочка без малого десять лет прожил в «чистом» зале, в отдельной комфортабельной клетке. Пьяные купцы и бранчливые половые обучили способного попугая первым словам, дальше жако занялся самообразованием. Хриплым голосом напевал «Маррруся отррравилась», безбожно коверкал мотив «Белой акации» и орал «встать, мерррзавцы!» заслышав «Боже царя храни». Приветствовал любимую хозяйку ласковым «мама, сахарррок». И проговорился однажды, выдав голосом хозяйкина мужа «старррая карррга».

От греха подальше ругатель в тот же день снес попугая на толкучий рынок к Сухаревой башне — проще было бы свернуть шею болтливой птице, но жадность победила. Там жако приглянулся Отто Лампрехту, владельцу передвижного зверинца. Пару лет попугай поколесил по империи, зачах от сквозняков и неподходящей пищи и уже было собрался отправиться в птичий рай, но жадный немец наконец-то накопил достаточно денег, чтобы осесть на одном месте. Городской зверинец приносил немного меньше дохода, но избавлял от хлопот с разъездами. И животные меньше мерли.

Жако получил небольшой вольер, персональное бревнышко и качели. Он мечтал о музыкальной машине, но такой роскоши ему никто конечно же не предоставил. Приходилось учиться тому, что есть — рычать тигром, пугая сторожей до медвежьей болезни, вопить павлином, гнусаво выкрикивать «корррмим зверушек, дамы и господа».

Подражать выстрелам и взрывам у попугая не получилось, да он и не особо стремился. Сторожа разбежались, звери выли, рычали и пытались сломать решетки. Старого оранга хватил удар, волки вырвались и удрали. Жако лишь хохлился, жалобно взывая к пустым дорожкам: мама, сахарррок! Не даже в голодном городе отыскались небезразличные. Тощий как жердь гражданин в очках и шляпе, бывший профессор зоологии, метался по свежеоткрывшимся комитетам и организациям, выпрашивая для брошенного зверья хоть что-то — мерзлую палую лошадь, ящик яблок, мешок червивой муки — нам, извините, даже лучше, что с червячками, у нас птички! Его сын, кудрявый мальчик в гимназической форме, обихаживал и кормил зверей. Завершив дневные труды, он непременно останавливался у клетки с попугаем, угощал птицу вкусненьким — хоть морковкой или корочкой хлеба, выслушивал нежное «Ррромочка хоррроший» и уговаривал: скажи «Интернационал», «Красная Армия», «революция»! «Ррреволюция» соглашался жако и получал лишний кусочек хлеба.