Сказки старого зоопарка (СИ)

Единственной радостью попугая стал Ромочка-человек. Он вернулся страшно худым, тяжело опираясь на трость. Женщины и ребенка с ним не было и веселые искры из глаз пропали. Попугай утешал его как умел, повторял «Рромочка хоррроший, сахарррок» и нежно пощипывал пальцы друга. Видеться они стали чаще — в зоопарке не хватало знающих, опытных людей. Таскать опилки или варить кашу Ромочка конечно не мог, да и не собирался. Он засел в администрации и спустя несколько весен занял кресло директора. Со всеми входящими и исходящими, инструкциями и регламентами, мамонтами и люпус эстами, эпидемией у поросят и запоем у сторожа. «Роман Валерьевич, подпишите», обращались к нему теперь. И директор подписывал, добывал, мирил, договаривался и передоговаривался. Он знал зверей по именам, участвовал в судьбе каждой малявки и болел за питомцев всей душой. Зоопарк двигался вперед медленно, но целеустремленно, словно неуклюжий большой пароход.

Появилась и новая женщина — ее глаза тоже припорошило пеплом и держалась она неестественно прямо. Но мужа она любила насколько могла и вскочила в последний поезд, подарив ему пухлощекую и кудрявую девочку. Товарищ директор начал, наконец, улыбаться и неуклюже насвистывал песенки, если думал, что его никто не слышит.

К жако он заходил почти каждый вечер в конце рабочего дня — поделиться новостями, рассказать о проделках колобуса, хандре барса или любовной драме пары тигров, пожаловаться на проделки очередных чудиков, похвастаться удачным приобретением. Вместе с директором попугай переживал за новенького дракона, гордился умом медведицы и материнским инстинктом кошки, вникал во все перипетии судьбы принца Котландии. И успокаивал: «Все прррройдет, Ррромочка, все пройдет». Иногда они ходили гулять — гордая птица сидела на плече у Роман Валерьича и орала на проходящих: «Интеррнационал! Ррреволюция!» И поди возрази.

Однажды весной директор сделала попугаю нежданный подарок — дождался выходного и… выпустил полетать из вольера, подбросил высоко-высоко. С непривычки подставлять крылья потоку воздуха оказалось удивительно тяжко. Но жако запомнил пьянящее, головокружительное чувство свободы, огромный простор неба и вольный ветер, от которого гудят перья. Полет сделал попугая счастливым, таким счастливым, каким он не был никогда в жизни. Ночью ему приснились тропические леса, сладкий запах ярких цветов, вопли мартышек и веселая беззаботная стая в листьях огромных пальм. Будь попугай моложе, стоило бы рискнуть, прибиться к перелетной стае и вернуться в родную Африку — или хотя бы попробовать. Но годы уже давали о себе знать, да и друга оставлять не хотелось. А свободу он и так получил — в теплые ясные дни кружился над зоопарком сколько хотел, кувыркался в воздухе и пугал голубей воплями «Ррракалья! Ррравнясь! Смирррно!»

Плечом к плечу они плыли от зимы к лету — товарищ директор и его верный попугай. Звери приходили и уходили, моды менялись, новые песни звучали из репродукторов, но эта пара казалась вечной. Попугай замечал, что кудри друга превратились в белесый пушок и на трость приходится опираться все тяжелее. Директор видел, что перья жако тускнеют, слух слабеет и отдыхать на жердочке приходится все чаще. Но оба молчали — пустяки, мелочи…

Пока директора в одночасье не выпроводили на пенсию — времена изменились, они требовали молодых эффективных менеджеров, высоких доходов и новых принципов. А товарищ директор, помимо прочего, был стар как египетские пирамиды и так же непоколебим. Он был слишком уважаемым человеком, чтобы просто вылететь на панель — проводили по-человечески, дали пенсию, наградили уродливой вазой и даже устроили юбилейный банкет — сорок лет службы, не ежик прикопал. Перед тем, как сдать ключи и бумаги, директор навестил попугая:

— Может забрать тебя, Ромочка? Поживешь с нами, жену повеселишь, внучку порадуешь. Нам, старикам, лучше держаться вместе.

Предложение выглядело заманчиво, но жако не поддался соблазну — от добра добра не ищут. Он лишь пробормотал: «Ррромочка, сахарррок» и ущипнул друга за палец.