Остальные тоже не стояли без дела — кто-то опрокинул секретер, кто-то перевернул стол, а Панаев в это время кромсал ножом одеяла и поджигал занавески. Я недолго наблюдал за этим безобразием, так как неожиданно кто-то могущественный и жестокий вселился в меня, отключив сознание, словно пьяный электрик — свет. Остался лишь калейдоскоп вращающихся картинок: блевота на стенах, пьяные лица и громогласный немолкнущий крик.
Это кричала Шапина мама, которая увидела, как Строри вытащил из кладовки топор и несколькими удалыми взмахами развалил унитаз. Хлынула вода, но Строри это ни чуточки не обеспокоило. C побелевшим от водки лицом он перешел в ванную комнату — и оттуда понеслись гулкие удары, по силе сравнимые разве что с ударами колокола. Приоткрыв дверь, я некоторое время наблюдал, как Строри с остервенением дырявит чугунную ванну обухом топора.[198]
Оригинальнее всех развлекался Маклауд. Он выволок из дальней комнаты Шапиного отца, после чего развалился на стуле в начале длинного коридора, тянущегося из прихожей на кухню. В конце коридора Маклауд приказал расставить Шапин семейный сервиз, и теперь расстреливал его из принесенного с собой пневматического ружья.Происходило это так. Сначала пьется стопка наливки, затем звучит сухой шелчок выстрела — и на кухне во все стороны брызжут фарфоровые осколки. После этого Маклауд лениво бросал ружье в сторону, а Шапин отец со всей поспешностью ловил его за ствол и перезаряжал. Наступало мгновение тишины, затем Маклауд опять глотал стопку наливки — и все повторялось опять. Маклауд занял пост в коридоре не просто так. По совместительству он контролировал выход на лестничную площадку — чтобы Шапа и его родители не вздумали выбежать из дома и вызвать милицию. Доведенный до отчаяния Шапа попытался выброситься из окна, но братья это вовремя пресекли — схватили Шапу за руки и заперли в кладовке. Вызвать же милицию по телефону у Шапы и его родных не было ни малейшей возможности.
Телефон в Шапиной квартире мозолил мне глаза с самого вечера. Он располагался на тумбочке возле дверей, причем с ним постоянно происходили удивительные метаморфозы. По первости он стоял просто так, затем кто-то снял с него трубку — которая одиноко зудела, короткими гудками жалуясь на нелегкую жизнь. В следующий мой визит в коридор трубка лежала на том же месте — только вот витой шнур был уже перерезан.
Когда же мы уходили, в тумбочку, на которой стоял телефон, оказался воткнут топор. Строри вбил лезвие в податливое дерево едва ли не до половины — так что обух едва-едва виднелся сквозь искореженный аппарат. Эта картина накрепко засела у меня в голове — лопнувшие куски пластика, искореженные шестеренки и разноцветные провода.
Кураж отпустил меня только в метро, когда я прилег на лавку в практически пустом вагоне. За окном проносились перевитые кабелями стены тоннеля, а на лавке напротив пяный Фери пытался «склеить» парочку утренних малолеток:
— Я тракторист, — Фери решил начать эту беседу с вранья, — работник далекого севера! Девушки, замерзая в ледяных пустошах — я думал о вас! Предлагаю теперь…
У перев взгляд в плафоны на потолке, я слушал это пьяное бормотание и все думал: «Ну наконец-то! Вот оно — настоящее интервью!»
Правильнее будет сказать — не «остановились», а «перестали существовать» Это куда как проще делать кувалдой.
Патруль нравственности
«Вместо сытного обеда
С хлебом и салатом
Лустберг делает минет
Неграм и мулатам»
На Первомай в этом году приключилась вот какая история. Перед самым выездом Королева сшила черные повязки с буквами «П.Н.», что расшифровывалось как «Патруль нравственности». Идея патруля состояла в том, чтобы преследовать тех ролевиков, которые станут расхаживать голыми или примутся прилюдно ебстись.
Этот постыдную скверну принесли в тусовку Лустберг и его друзья — безобразный пережиток старой «системы хиппи». Они всем показали, что такое настоящий «free love» — череда голых обмудков, прущих косолапых сук с отвислыми сиськами. Насмотревшись на совокупляющихся тут и там унылых чудовищ, наши товарищи взбеленились и решили положить конец этому безобразию.
Мы рассуждали так. Постороннему мужику нельзя позволять трясти яйцами на виду у женской части нашего коллектива. За это нужно наказывать, причем наказывать сразу! А наши девчонки пускай разберутся с теми бабищами, что привыкли ходить по лесу с неприкрытой пиздой. Путь «кукушки» и газ проведут черту, которая отделит честных женщин от сонмища вконец охуевших блядей!
Пока остальные товарищи пьянствовали на Холме — Барин, Королева и я решили навестить обитающих на побережье Болгар. Стремительно вечерело — темнота упала на мир, деревья по краям тропы превратились в едва различимые серые тени. Тьма скрадывала очертания предметов, лишь на фоне чуть более светлого неба можно было различить угловатое плетение нависающих над дорогой ветвей.