Сказки темного леса

— А если вписать в погром местных? — предложил Барин. — Представиться индеанистами, навыебываться и кого-нибудь отпиздить?

— Закопать им под кострище газовый баллон! — вскинулся Панаев. — Полный, чтобы он как следует ебнул! Они, небось, щупом кострища не проверяют? Тут им и…

— Нереально все это! — перебил его Строри. — Баллон хорошо класть, пока люди еще не заехали, а как с местными выйдет — тоже неведомо наперед. Отпиздим кого-нибудь в поселке — и чего? Где гарантии, что люди из-за этого поднимутся? И если поднимутся, то что? Индейцев больно уж дохуя!

— Остаётся поджог! — резюмировал я. — Подберемся поближе, обольем типи Мато бензином, подожжем — и руки в ноги! Ничего другого нам просто не остается! Как вам такое предложение?

— Дельно, — кивнул Строри. — Хороший план!

— В самом деле, — поддержал его Барин. — Давайте так и поступим!

В полтретьего ночи мы заняли позицию на краю поля. Там, где начинается поросший травой склон, спускающийся на «нижний луг», почти к самой воде. В прибрежной полосе лежал слой плотного тумана, из которого торчали только верхушки типи — матерчатые конусы с острыми венчиками торчащих в разные стороны жердей. Туман лежал чуть выше уровня поля, так что нам казалось — у нас под ногами разлили целое озеро молока. Ветер утих, было сумрачно и почти совсем тихо.

Спрятавшись в траве на краю поля, мы откупорили бутылку конька и принялись совещаться. Нас было семеро — я, Крейзи, Строри, Барин, Панаев, какой-то приблудный ролевик с Черной Речки (имени его никто из нас не запомнил, так как мы вписали его в этот блудняк, что называется, «с ровного» — чтобы нам было веселей ехать) и Крейзин знакомый «копатель» из Петергофа по прозвищу Башмак. Последний был младше нас лет на пять, но уже не раз ездил с нами, заслужив между нашими товарищами еще одно прозвище — Сережа-Тоже.

За время пути Башмак рассказал нам несколько весьма поучительных историй из жизни «черных следопытов». Одна из них произошла лично с ним, а вот остальные ему принесла на крыльях всеведущая народная молва (то есть читателю не следует воспринимать последние две истории Башмака слишком серьезно). И сейчас мы как бы предоставим Башмаку возможность рассказать нам все это еще раз.

— Прикиньте, — толковал нам Башмак, — повадились мы с корешами ездить копать. Наберем с собой спирту, обожремся до беспамятства — и давай чудить. То взорвем чего-нибудь, а то возьмем каждый по две мины-лепешки заместо литавр. Идешь пьяный и хуяришь одна об одну, словно в оркестре каком-нибудь. Как-то раз набрали мы всего этого просто немерено и поехали домой. И такие были при этом пьяные, что я ебнулся при входе в вагон, а все наше «добро» у меня из рюкзака прямо на пол посыпалось. Поднимаю я глаза — и что же вижу?

На этом месте Башмак очень убедительно демонстрировал, какое у него на тот момент было лицо. Ничего не скажешь — видать, здорово удивительно ему было.

— В первом же «купе», — продолжал Башмак свою историю, — сидят шестеро ментов и таращатся на меня во все глаза. И не на меня даже, а на мое снаряжение. Взяли нас тогда и оттащили в отдел, а на хате у предков обыск устроили. Родичи поначалу не верили ментам, сердились и кричали. Но когда увидели, как менты достают у меня из-под кровати пяток ржавых снарядов — враз кричать перестали. Это даже их проняло. Вторая история Башмака была такая.

— Подо Мгой это произошло. Там много кто копает, так что люд ходит разный. Вот едут как-то менты на своем «козелке» по Мурманской трассе, и видят — прет по обочине человек, а к рюкзаку у него подозрительная труба присобачена. Хуй ли там — остановились, высыпали из машины. Стой, кричат ему, ни с места, милиция! Человек их увидел и в лес бросился, а они за ним. Все побежали, даже водитель из машины вылез и давай скакать по обочине — дескать, чего там? Эх, блядь, совсем ничего не видно! Это-то его и спасло. Когда из лесу прилетело, он даже дернуться не успел. Вз-зш-трых-быбых-пиздых! Хуяк — и лобовое стекло выбито, а на месте водителя балда от панцершрека[217] дымит. Старая оказалась, так что ему еще повезло. Третья история Башмака была совсем дикая.