Сказки темного леса

— Откуда такие будете? — послышался голос из толпы, причем слово «такие» говоривший весьма явственно подчеркнул. — А?

— С Питеру, — ответил Тень, и в толпе тут же послышались обидные смешки.

— Здесь че надо? — беседа явно переходили в агрессивное русло, но тут из угла зала, где стояли в ряд несколько круглых столов, послышался голос Старого:

— Остынь, Птица. Это из Ручьев парни, я тебе про них говорил. Друзья наши.

— А че они… — спросил кто-то, но тут в разговор вмешался сидящий за соседним столиком Карцев:

— Я тебя, блядь, Тимоша, конкретно не понял! Ты не слышал разве: это наши друзья!

— Да я ничего, я просто… — ответил Тимоша, и на этом претензии к нам кончилось. Собравшиеся отвернулись, включили музыку — и праздник пошел своим чередом. Впрочем, как оказалось, на улице нас подстерегала парочка сюрпризов. Проблемы начались, как только мы с Браво вышли покурить на крыльцо дискотеки.

Было довольно-таки темно, единственный фонарь освещал пространство перед входом едва ли на несколько метров. И пока мы с Браво курили, из темноты к нам вышел невысокий, плечистый парнишка. Сунув руки в карманы, он несколько секунд оценивающе глядел на нас, а потом сплюнул и спросил:

— Сигаретой угостите?

Как выяснилось позже, это был Чакушкин-младший (третий из братьев Чакушкиных), предводитель Цевлинской гопоты среднего и младшего возраста. Под ним ходило человек сорок парней от четырнадцати до двадцати лет, так что в районных масштабах он был серьезной фигурой. Понятное дело, что против взросляка (Старого, Карцева, старших Чакушкиных и остальных) они бы не поперли — но те остались на дискотеке, а мы с Браво были во дворе.

— Держи, — предложил Браво, протягивая нашему собеседнику «Приму». — Угощайся! В это время я старательно вглядывался в окружающую нас темноту. Ни малейших сомнений насчет того, что я там увижу, у меня не было. Нас уже окружило минимум пятнадцать человек, и, судя по всему, сзади подходили еще.

— Че ты мне даешь? — возмутился Чакушкин, выбивая у Браво из рук протянутую сигарету. — Нормальную дай!

— Сука, ты драться со мной хочешь? — мгновенно зверея, спросил Браво и сделал шаг вперед. — Давай!

Бля буду, нас бы там замесили. Браво был на этот счет другого мнения, но проверить это не удалось — двери дискотеки открылись, и на крыльцо выскочил Карцев. Мешкать он не стал: сразу же схватил Чакушкина за голову своею огромною лапой, прижал к стенке и принялся трясти.

— Я чего сказал насчет парней? — рычал он. — Был такой разговор?

— Говорил, — не стал отпираться Чакушкин. — Типа, друзья это твои.

— А тебе, значит, похуй? — возмутился Карцев. — Ну, пойдем!

С этими словами он вздернул Чакушкина вверх, поднял над землею и потащил в темноту. Собравшихся вокруг друзей Чакушкина он совершенно игнорировал, да по правде сказать — не много-то их и осталось. Разошлись от греха.

Что было дальше — не знаю. Последнее, что долетело до нас из темноты, был жалобный вопль Чакушкина:

— Прости, Карц! Карц, прости-и-и! Потом все стихло.

С утра мы развернули крупнейшую в истории нашего путешествия «алкогольную кампанию». Мы притащили из Ручьев немало брошенных нашими товарищами вещей, и теперь намеревались обменять это имущество на самогон. К полудню мы успешно справились со взятыми на себя обязательствами, совершив бартер по следующему списку:

1. Одеяло армейское — 0,5 л

2. Спальник — 2 л

3. Бушлат ментовской — 1 л

4. Плащ-палатка — 1 л

5. Гитара — 4 л

6. Резиновые сапоги — 0,5 л

7. Паспорт Кристины (не удалось обменять)

Итого: 9 литров

Самогон мы брали у Чакушкина-старшего (отца братьев Чакушкиных), славного в Цевле тем, что он на спор выходил с рогатиной на медведя. Дважды ему была в этом удача, но третий медведь обломил рогатину и подмял Чакушкина под себя. Медведя пристрелили наблюдавшие за пари мужики — так что Чакушкин выжил, хоть и ходит теперь хромой.

После совершения сделки мы думали выдвигаться на базу в Сосново, но по нескольким причинам не сумели вовремя этого сделать. Вчера Строри и Тень сняли на дискотеке баб, увлекших их на ночную эротико-романтичекую прогулку в местный центр досуга под названием Липки. А жадные до питерских женихов родители девочек вздумали устроить для наших товарищей званый обед. На самих «подружек» мы с Максимом насмотрелись еще вчера, когда Панаев подвалил к нам и говорит:

— Мы тут четырех баб сняли. Двух получше — для себя, и двух похуже, для вас. Вон, смотрите, две уже идут! Тогда Браво посмотрел в ту сторону и спрашивает:

— Слышь, Панаев, а это которые две? Получше или похуже?

— Получше, — отвечает Панаев.

— Тогда, — говорит Браво, — я тех, что похуже, видеть не хочу!