Сказки темного леса

Я не соврал. К этому моменту я поступил в «восьмерку» — медучилище, где готовят врачей скорой помощи. Но мне стать фельдшером было не суждено.

Первое, что поразило меня в местной системе образования — это неформальное подразделение всех учащихся на три своеобразных «потока». В первый входили какие-то недолюди — девки-зубрилы, на самом деле стремящиеся стать фельдшерицами и медботы.[68] Их было подавляющее большинство — что-то около восьмидесяти процентов.

Ещё по десять процентов составляла прочая публика — алкоголики вроде меня и опиатные наркоманы. Последние отличались необыкновенной четкостью во всем, что касается распорядка. Сам я приходил ко второй паре и постоянно видел их сборище. Со взглядами, напоминающими маслянистую пленку на промышленных водоемах, они сидели рядком на крылечке главного корпуса. Они проводили так время до самого обеда: сидели на ступеньках и курили с видом крайнего неудовольствия. С каждым входящим они заводили беседу на финансовые темы, а в обед гонец от их кооператива отправлялся на станцию метро «Дыбенко» за порцией маковой соломы. Когда он возвращался, наступал перерыв — почтенная публика исчезала с крыльца и поднималась на чердак, где у них была оборудована лаборатория. Через час — полтора они спускались обратно и снова усаживались на крыльцо. Там они проводили время до вечера — но теперь уже молча и с довольными лицами.

Я держался тех взглядов, что фельдшером быть не хочу. Вместо занятий я промышлял сдачей крови на специальном пункте, расположенном прямо в училище. За это платили деньги — столько, что если сдать кровь втроем, то хватит на 0,7 водки, на три банки пива «Амстердам Навигатор» и на пачку недорогих сигарет.

Это послужило поводом к формированию так называемых «донорских троек». В них входили те, кто согласен менять кровь на алкоголь в любых допустимых количествах. Стоило посмотреть, как кучкуются у ближайшего ларька члены таких «троек» — обескровленные, с ввалившимися глазами. Иногда я посещал занятия, но не всегда и не все. Сложнее всего дело обстояло с латынью — несколько месяцев она была первой парой, а на первую пару я принципиально никогда не ходил. Затем её подвинули, и я решил освоить этот предмет.

Латынь у нас вела слегка экзальтированная дама средних лет. Она дала своеобразный обет: после двух месяцев обучения разговаривать с классом только на латыни, и больше никак. И когда я в середине учебного года первый раз вошел в класс, она развернулась ко мне и что-то быстро и непонятно произнесла. Я не ждал особых милостей, можно сказать, был готов ко всему на свете. Но только не к этой хуйне.

— Говорите по-русски, — предложил я. — Если хотите, чтобы вас понимали. Ответом мне была быстрая и немного несдержанная латинская речь.

— Что? — снова спросил я. — Слишком быстро, ни слова же не понять!

Тогда наша преподавательница стала говорить медленно и раздельно. Но я не смог уловить не одного знакомого слова, о чем тут же ей заявил.

— Ничего не пойму!

Тогда училка подошла ко мне вплотную и стала вещать, уставившись мне прямо в лицо. Она полагала, что визуальный контакт с собеседником облегчает понимание иностранного языка. Жаль, что на незнакомый язык это правило не распространяется.

— Вы что, русского языка не понимаете?! — взбеленился я. — Мне вашей тарабарщины не разобрать! Какой это язык, узбекский?

Сказал — словно выдернул чеку. Последовало недолгое затишье, а затем грянул взрыв.

— Вон из моего класса! — вмиг вспомнив родную речь, заорала наша преподавательница. — Пошел вон, сволочь!

— Nam'ari"e,[69] — попрощался я, и на латынь больше не приходил.

Иногда мне приходилось коротать время, в одиночестве сидя на подоконнике в коридоре первого этажа. В один из таких дней ко мне подошли две пожилые дамы в накрахмаленных халатах, чтобы сделать мне замечание.

— Где ваша шапочка? — спросила одна из них.

— Снимите ноги с подоконника! — потребовала другая. Меня это не то чтобы удивило — взбесило, это да. Нашли, до чего доебаться! Положенный халат и шапочку я не носил. Это удел медботов, а я ходил в кенгурухе с надписью «Slayer», черных джинсах и армейских берцах отечественного образца. Кроме того, в тот самый момент я курил косяк, на фоне чего остальные мои прегрешения были не так уж и велики. На этом я и решил сделать акцент в нашей беседе.

— Ничего, — спросил я, даже не думая слезать с подоконника, — что я курю тут марихуану? Услышав это, одна из женщин спросила с угрозой в голосе:

— Вы знаете, с кем разговариваете?!

Я обожаю этот вопрос, он — мой самый любимый. Ответ на него так и просится, возникает буквально сам собой.

— Конечно! — очень вежливо и серьёзно ответил я. А когда мои собеседницы немного расслабились, добавил: