— Ну, бля! — донеслось от ворот, и пьяный амбал Миша неожиданно явил свою мощь, враз стряхнув пьяное оцепенение и неторопливую сонную одурь.
Мы залезли на стены и наблюдали, как он с матюгами громит лагерь принца. Трижды каждый из нас поздравил друг друга и поблагодарил Кузьмича за то, что мы не стали сами разбираться с Белой Кепкой. И, как следствие этого — не встретились с Мишей в бою.
Миша ворвался в город, как ураган: сносил столы и палатки, пиздил всех по чему ни попадя. Мало кто после его ударов вставал. Даже для решительного войска Миша составил бы некоторую проблему, а вялых прислужников Риска он разметал, словно взрыв фугаса — сельский туалет. Прорвавшись к самому принцу, Миша увидел, как тот вцепился в его друга Санька и пытается заломить ему руку.
— НУ, БЛЯ!
Страшный удар в лицо поверг Риска на землю, а потом Миша сел ему на грудь и принялся пиздить великим множеством известных ему способов. Сначала принц пытался сопротивляться и орал:
— Принесите моё ружьё! Тебе пизде-е-ец, мальчик! Но на Мишу это не произвело впечатления.
— Неси своё ружьё, мальчик! — рычал Миша, и в его устах слово “мальчик” звучало куда как уместнее. — Неси, я его тебе в жопу засуну!
Мы наблюдали за экзекуцией со стены, а когда принц не выдержал и затих, Кузьмич поднял руку и заявил:
— Пейберда исполнена!
— Свидетельствуем, — признали мы. — Исполнено, как должно! Мы сняли оцепление и пошли к себе. По пути мы передразнивали истошные вопли принца:
— Принесите моё ружьё! — пронзительно выл Строри.
— Тебе пизде-е-ец! — изгалялся Кузьмич.
— Ми-и-ша! — приставив ладони ко рту, звал Крейзи. Тогда мы останавливались и вместе, как могли более похоже, отвечали ему:
— Ну-у, бля!
Синяя книга и старик Гудини
“В одном селении жил мастер Большое Облако, который собирал и рассказывал удивительные сказки. А когда люди записали его слова, получилась благочестивая книга, которой многие жители приписывали волшебную силу. Подобно другим таким книгам, она обладала свойством вызывать странный, изредка повторяющийся сон. Словно читатель оказывается внутри этих историй, может увидеть все собственными глазами и даже кое-что ощутить. Некоторых такой опыт много чему научил”.
Как-то в ночь на Самхейн мы с братом Гоблином сидели на кладбище, распивая из полуторалитровой бутылки разведенный спирт. Лунный свет падал на могильные плиты и слой палой листвы, порождая вокруг каменных обелисков множественные глубокие тени. На облетевших тополях расселись стаи воронья, облепившие голые ветви, будто спустившиеся с почерневшего неба сгустки темноты. Между стволами бежала кладбищенская дорожка, упираясь в массивную калитку в железной ограде. Неожиданно калитка с легким скрипом отворилась — и мы заметили, как на кладбище вошел незнакомый нам человек.
Он задержался на какое-то время у входа на кладбище, а затем медленно двинулся по направлению к нам. Его походка впечатляла: складывалось такое впечатление, будто бы не человек идет по дорожке, а неторопливо восходит из бездны мятежный дух. Распущенные волосы незнакомца скрывали лицо, а полы плаща разметались по сторонам, будто сложенные за спиной тяжелые крылья. Правда, когда незнакомец подошел поближе, иллюзия рассеялась — слишком несообразно возвышенному и мрачному образу смотрелись пухлые щеки и заплывшие маслянистые глаза.
— Здорово, братья-сатанисты! — подойдя поближе, заявил незнакомец.
— Как ты узнал, что мы братья? — решил уточнить Гоблин, а потом немного подумал и переспросил:
— И с чего ты взял, что мы сатанисты?
— Ну как же? — удивился незнакомец. — В такую ночь на кладбищах только наши и тусуются…
— Так и шел бы к ним! — предложил ему Гоблин, но от ночного гостя было не так-то просто отделаться.
— Да ладно вам, — отмахнулся он, — я же не просто так подошел, я вам не профан какой-нибудь. Три основные религии я знаю, и…
— Погоди, — перебил его я. — Что еще за “основные религии” такие?
— Ну как же? — теперь незнакомец глядел на нас с выражением брезгливого недоверия. — Во-первых, конечно, сатанизм, потом эта вера… — тут он запнулся и некоторое время размышлял. — Ну, где хачики лбом об пол колотят! И последняя конфессия — где дева Мария в трех кругах, распятая на кресте.