Сказки темного леса

Мы расположились неподалеку от берега реки, где московский Турин раскинул принадлежащий ему маленький тент. Он был в этом лесу единственным более-менее знакомым нам человеком — так что мы без малейшего колебания поселились возле него. Сразу за нашим тентом устроили “мертвятник” — огороженную веревкой поляну с десятком палаток на ней, а дальше открывался вид на высокий, обрывистый берег Юшута. Вокруг раскинулся лес, солнечные лучи косо падали между стволами, порождая на земле причудливые, глубокие тени. День клонился к закату. Когда последние лучи солнца покинули небосвод, я достал из рюкзака бутылку Элберетовки. Обжигающая жидкость скользнула по пищеводу, порождая ощущение разливающегося по телу тепла. Незнакомые Шелангерские сумерки вдруг стали для меня как будто родные. Подобрав кое-какой инвентарь, мы отправились на прогулку по полигону, чтобы посмотреть народ и составить свое мнение: как это оно — побывать на “союзке”? Заодно мы хотели посмотреть на местных эльфов.

В нашем собственном городе с этим делом было туго — эльфов, кроме нас, в Питере не было. В смысле — не было цельных коллективов, проникнутых этой великой и чистой идеей в достаточной степени. А нам страсть как хотелось посмотреть на настоящих эльфов. Во многом поэтому мы и приехали на союзку. И она не обманула наших ожиданий.

Около половины второго ночи, пробираясь вдрызг пьяные по берегу Юшута, мы услышали, как с того берега надрываются чьи-то голоса.

— Элберет Гилтониэль…а-а-а-а-а… свирель… — донес до нас ветер, но вот дальше почти ничего невозможно было разобрать.

— О, — встрепенулся я. — Эльфы!

Но вместе с тем, как мы приближались к источнику звука, голоса стали четче, и мы смогли разобрать отдельные слова:

Элберет Гилтониэль в жопу вставили свирель
И пока её имели, раздавался звук свирели!

Залихватская песня поднималась с того берега, словно на крыльях, металась над темной водой и билась о песчаные берега. Слышно было, что поют её несколько человек.

— Нет, Петрович, это не эльфы, — покачал головою Кузьмич. — Не станут эльфы такого петь.

— Похоже! — признал я его правоту и заорал: — Эй вы, там! Хуй ли вы такое орете? На том берегу ненадолго замолчали, а потом ветер донес до нас чей-то злой, прерывистый голос:

— А кто спрашивает?

— Кто надо, тот и спрашивает! — крикнул Кузьмич, и на время все смолкло. В наступившей тишине мы вглядывались в противоположный берег, и неожиданно заметили, как какие-то люди переходят вброд мелководный Юшут. Они двигались прямо в нашем направлении и через несколько минут выбрались на наш берег — четверо, мокрые и очень злые.

— Ну что, блядь, — рявкнул шедший первым рыжеволосый парень в кителе, на петлицах которого красовались эмблемы воздушно-десантных войск. — Кто это тут, ебаный в рот, вопросы нам задает?

Так началось наше знакомство — на повышенных тонах, но именно про такие случаи сказано: “Elen síla lúmenn' omentielvo!”[130]. Через пять минут мы уже сидели кружочком на берегу и пили — сначала ачад, а потом Элберетовку.

— Что это за хуйня? — спросил Ржавый, потому что рыжего десантника звали именно так. — По вкусу напоминает ликер.

— Ты пей, пей, — успокоил его Барин, а потом пообещал:

— Ты с этого ликера еще охуеешь!

Барин не врал — Элберетовка, на вкус кажущаяся тридцатиградусной из-за правильного сочетания сладости и трав, на деле имеет не менее семидесяти градусов спиртовой крепости. Эффект её, особенно по первости, невероятен, и уже через полчаса наши новые знакомые смоги в полной мере прочувствовать его на себе. Здесь были представлены жители сразу двух столиц — йошкаролинцы Лешак, Катанга и Моня-орк, а с ними казанский Феаноринг[131] по прозвищу Ржавый. Он больше всех надрывался про Элберет и про свирель — утверждая, что это есть их собственная, нольдорская боевая песня.

— Зачем же ты, — спросил я у Ржавого, — поешь про Светлую Владычицу такие поносные песни? Ведь даже этот напиток, которым мы вас потчуем, назван в её честь!

— Хуй ли нам напиток? — удивился Ржавый. — Валары[132] нольдорам не указ, что хочу — то и пою, рта мне никто не заткнет. Сами-то из каких будете?

— Мы эльфы, — ответил я. — Приехали сюда из Питера, по обмену опытом.

— Слышал я уже, — кивнул Ржавый, — какие в Питере эльфы.

— Мы тоже, — поддержал беседу Кузьмич, — про Казанских эльфов наслышаны.

— Ну что же, — объявил Ржавый, — стало быть, знакомство состоялось!

Мы перебрались поближе к стоянке Феанорингов, где у них была построена грандиозная делонь. Ржавый, которого разморило от Элберетовки, полез по приставной лестнице наверх, но на саму делонь подняться не смог. Когда до верха оставалось всего пара ступеней, его глаза закрылись, а пальцы разжались — и Ржавый обрушился вниз. Он остался спать прямо возле делони, а йошкаролинцы к этому времени затерялись где-то посреди густой, чернильной темноты — так что мы снова остались одни.