Сказки темного леса

На место мы прибыли под вечер. Расположившись на прибрежном склоне, мы во все глаза втыкали на невиданное доселе диво — штук пятьдесят типи, в несколько рядов установленные на пологом берегу. Над диковинными шатрами поднимался вверх тонкий дымок, мужчины и женщины в индейской одежде расхаживали по лагерю и сидели на земле, в зарослях на берегу возились полуголые дети. Ветер доносил от реки человеческий гомон и запах стряпни, короткий майский день неторопливо клонился к закату.

На секунду мне показалось, что еще миг — и ландшафт вокруг индейского лагеря изменится, уступая место традиционным североамериканским пейзажам. Встанут по берегам реки стволы вековых кедров, донесется с полей протяжный голос бизона, а в проем между деревьями станет видна серебристая поверхность озера Мичиган.

— На что смотришь? — спросил у меня Панаев. — Никогда индеанистов не видел?

Его голос разрушил сгустившиеся чары, так что меня немножечко “отпустило”. Действительно, один или два подобных шатра и раньше стояли на поляне “по ту сторону реки”. Мы с Крейзи даже пару раз ночевали в одном из них — у одной “скво” по прозвищу Наташа-Медведь. Просто до сих пор мне не доводилось видеть одновременно СТОЛЬКО шатров.

— Индеанисты — это навроде реконструкторов[205], — объяснял мне Панаев, покуда мы спускались по тропинке к реке и разыскивали переправу. — Только реконструкция у них не “военная”, а культурно-бытовая — в первую очередь обычаи, а затем жилища, костюмы и утварь. По своей сути они ближе к ролевикам — выбирают какое-нибудь индейское племя, “перевоплощаются” в него и так и живут.

— Здоровые же у них племена! — кивнул я, еще раз окидывая взглядом раскинувшийся на берегу лагерь. — Ничего не скажешь!

— Не, — рассмеялся Панаев, — не настолько! Сейчас у них “Пау-Вау” — что-то типа нашей “союзки”[206], куда съезжается множество различных племен. Живут индейцы мирно, массовые побоища у них не приветствуются — так что все имеющееся в наличии оружие самое настоящее. В ходу охотничьи ножи и небольшие топорики, а вот другой военной снасти практически нет. Луки есть охуенные — но не очень много. Но это все ерунда, интересно другое. Слышал, чего про обычаи ихние говорят?

— Ну-ка! — заинтересовался я. — Давай, приколи!

— Есть у них один ритуал, — через плечо сообщил Панаев, перебираясь по хлипким бревнам на ту сторону реки, — не знаю только, у каких племен он в ходу. Слышал, чего лысые на Кампании толковали про “тему с мешком”?

— Припоминаю, — кивнул я. — Было что-то такое!

В самом деле, ходили слухи — будто наши коллеги по природоохране используют для первичного “отбора кандидатов” жуткие методы. На испытуемого одевают плотный мешок, после чего четверо “будущих товарищей” пиздят его великим множеством способов. Не берусь судить, по какому принципу “приемная комиссия” различает между собой кандидатов — то ли берут тех, кто устоял на ногах, то ли еще как. Какой-то способ наверняка есть.

— Так вот, — продолжал Тень, — у индейцев есть похожая хуйня, только обычай этот не для новичков! Для начала испытуемому нельзя ни есть, ни пить несколько дней. После этого он должен оттянуть пальцами кожу у себя на груди и проколоть ножом получившуюся складку. В дырку продевают метровый кожаный ремешок и завязывают на узел, а другой конец привязывают к деревянному столбу. Возле него испытуемый будет корчиться в танце аж целые сутки. Под конец такого “праздника” танцор пляшет уже не у столба, а “одной ногой в мире духов”. В конце ритуала человек падает на спину — чтобы ремешок мог разорвать удерживающую его кожу. Получается приметный шрам в виде буквы “Н” — отметка, которая немало значит между индейцами. Во всем ихнем Движении по пальцам можно пересчитать тех, у кого она есть.

— Не удивительно! — цинично отозвался я, хотя рассказанная Панаевым история меня здорово впечатлила. — При таких-то обычаях!

Неожиданно для самого себя я посмотрел на индейский лагерь совсем другими глазами. Чтобы вот такое проделать, нужен дух, который есть далеко не у каждого. Вслед за Панаевым я перебрался на другую сторону, так что от основного индейского лагеря нас отделял теперь десяток метров стремительно бегущей воды.

На другой стороне раскинулись густые заросли кустов, а начинающаяся у самой переправы тропинка сворачивала налево и терялась в лесу. Метров через пятьдесят тропка обрывалась на широкой поляне, образованной изгибом речного русла. Здесь стояло еще несколько типи, одно из которых принадлежало Наташе-Медведю — индейской “скво”, у которой мы уже не раз останавливались на ночлег.