Сказки темного леса

Типи внутри — это огороженный камнями очаг, кругом которого расположены невысокие лежанки из бревен и одеял. Над огнем царит плотная задымленность, только внизу остается небольшая прослойка “чистого” воздуха. Место хозяина в типи — через костер от входа, еще пара лежанок располагается по бокам, а вот прямо перед “дверью” оставлено свободное место. На эту сторону открывается круг из камней, которыми огорожен очаг — что имеет под собой сразу два назначения. Во-первых, остается “проход” для почитаемых индейцами духов, а во-вторых, будет тяга, что тоже весьма существенно.

От хорошей тяги жизнь в типи зависит, можно сказать, напрямую. Отверстие в крыше образуют матерчатые “клапана”, каждый из которых крепится на собственной жерди. Стоит только несведущему человеку взяться за их регулировку, как тяга исчезнет, а во всем жилище поселится удушливый чад. Едкий дым положит людей на землю, дышать станет нечем — разве что вы отдерете от земли полотняную “юбку” и высунете наружу перекошенное, со слезящимися глазами лицо.

Но такое случается только у юных, совсем еще неумелых индейцев. У достойных хозяев вместо дыма стоит легкий смолистый аромат — а тяга такая, что можно свободно сидеть и даже выпрямиться почти во весь рост. Блики огня играют на матерчатых стенках, звучит протяжная индейская музыка — флейта, бонги и алтайский комус[207]. Звуки поднимаются вверх вместе с потоками невесомого дыма, чарующие вибрации проникают в самые потаенные закоулки души. Часы и дни в типи проносятся незаметно — алкоголь и трава превращают любую поездку в череду смазанных, расплывающихся картин. В этот раз мы ели поганки, которая Леночка собрала прошлой осенью, запивая их крепчайшим, примерно пятидесятиградусным “ершом”.[208] К полпятого утра мы с Панаевым уже почти ни хуя не соображали, и Наташа-Медведь поспешила этим воспользоваться. Полночи она травила нам про то, “какие придурки съехались и встали на том берегу”, а под утро так и вообще разошлась.

— Есть на том берегу один вождь, — вещала Наташа, приподнявшись на своей лежанке и вороша угли специальной палочкой, — Мато Нажин, Стоящий Медведь. Он уже много кого здесь достал своими придирками. Почитает себя, видите ли, ревнителем “индейских законов”. Одному моему знакомому разбил об голову трехлитровую банку, другого унизил. Может, проучите его?

— Мато Нажин? — я открыл глаза и приподнял голову с лежанки. — А он кто?

— Да никто, — отмахнулась Наташа, — пустое место. Вы его вчера наверняка видели — шоркался по всему лагерю в красных трусах и лез со своими “советами”. Показать вам, где стоит его типи? Это совсем недалеко, метров на сто ниже по течению реки. Приметный шатер, с нашего берега его хорошо будет видно!

— Через реку? — оживился Панаев. — Из пращи можно будет достать!

— Вот и хорошо! — обрадовалась Наташа, подливая нам в кружки ерша. — Давайте — пейте и пойдем! Натянув на ноги ботинки (у индейцев не принято сидеть в типи в уличной обуви), мы откинули полог и вылезли на улицу. Было холодно, над рекой и поляной стоял белесый туман. Он клубился и перетекал, скрадывая видимость и принимая странные недолговечные формы. Он был таким плотным, что я далеко не сразу понял, в каком направлении находится река. Нагрузив Наташу деревянным подносом с парой десятков камней, мы вошли в туман и двинулись по прибрежной тропинке вниз по течению реки. Поначалу мы двигались словно в молоке, но как только поле осталось позади — туман исчез, уступая место мокрым кустам и тусклому предрассветному лесу. Только над руслом реки еще висело несколько тонких, вытянутых языков.

— Вон там, — шепнула Наташа. — Видите?

Мы стояли на низком берегу, в окружении спускающихся к воде кустов и невысоких деревьев. Под ногами у нас струилась черная вода, а чуть дальше выплывал из тумана противоположный берег, на котором виднелись стоящие в ряд несколько типи.

— Второе слева, — послышался голос Наташи. — Не перепутайте!

— Да видим мы, — огрызнулся я, забирая у Наташи поднос. — Спасибо, дальше мы сами как-нибудь разберемся!

Наташа кивнула и пошла по тропинке назад, а я расстегнул ватник и принялся разматывать с пояса брезентовую пращу. Наложив камень, я взмахнул рукой — и гудящий снаряд пронесся над водой и скрылся в тумане, чуть в стороне от намеченного мной типи.

— В молоко, — хмуро констатировал Тень, а затем поднял с подноса камень и наложил его на ремень. — А теперь я!

Запущенный им булыжник в считанные мгновения перелетел реку и с глухим стуком врезался в обтянутые материей жерди. Мы успели выстрелить еще пару раз, когда из типи послышались недовольные голоса, а на прибрежную полосу вылезли человек десять КРАЙНЕ НЕДОВОЛЬНЫХ людей. Они повылазили из стоящих поблизости типи и сгрудились на берегу, пристально глядя на нас.