Сказки темного леса

— Уважаемый, бери рацию и звони на “мастерскую”! Спроси, можно ли нам получить водку сегодня, не дожидаясь утра? Мы из Гааги, гонец от нашей стоянки уже на “мастерской” —договаривается!

— Святая наивность! — смеясь, ответил кабатчик, но рацию все-таки взял и принялся вызывать:

— Валинор, ответьте Таверне! Валинор — Таверне! Тут пришли из Гааги, проcят им водку продать! Что им сказать?! Повисло секундное затишье, а затем рация прохрипела ответ:

— Продавайте, как слышите?! Поняли меня?!

— Подтверждаю, — удивленно ответил кабатчик, а затем положил рацию на стойку и повернулся к нам: — Сколько?

— Четыре бутылки, — ответил я, а когда кабатчик открыл рот, чтобы возразить, выложил на стол перед ним несколько “крупных” монет. — Не беспокойся, деньги у нас есть! Так что будь любезен, сделай нам еще два хлеба и пять баночек шпрот!

По возвращении в лагерь у нас назрела еще одна проблема — наш “новый главный” был категорически против употребления водки.

— Алкоголь на игре НЕЛЬЗЯ! — визжал он. — За это вы можете быть удалены с полигона! К счастью, Кузьмич сумел найти доводы против этой “несокрушимой” позиции:

— Как же нельзя? — удивился он. — Когда водкой весь кабак забит? Да и вообще, купить водку нам разрешили мастера! Мастера, ты слышишь?!

Это повлияло на толстяка, так что уже через несколько минут мы расселись у костра и раскупорили первую бутылку.

— За приезд, друзья! — поднял Барин первый тост, после чего попросил:

— Горлум, передай мне пожалуйста бутерброд!

— Держи, друг Гимли, — отозвался я. — Арагорн, а тебе сделать?

Начиналось все просто божественно — текли неторопливые “ролевые” истории, причем большую часть времени говорил толстячок. Пить с нами он отказался, зато усиленно налегал на шпроты и чай. Постепенно огненная влага пропитала наши тела, окружающие деревья пустились в пляс — и в тот же миг кто-то заворочался в темных глубинах моего существа.

Этот момент каждый раз подступает незаметно. Вроде только что сели пить — и вот уже нет трех бутылок, в голове шумит, а окружающий мир приобретает новые свойства. Кто-то надевает твое тело, словно перчатку — и ты с изумлением оглядываешься, как будто в первый раз видишь вроде бы уже знакомые места.

Усилием воли прорвав эту пелену, я с удивлением прислушался к ритму нашей “застольной беседы”. Толстячок давно молчал, сидя под деревом с побелевшим лицом — что в нынешних обстоятельствах было совершенно неудивительно. Припоминаю, что весь прошедший час мы посвятили воспоминаниям из прошлого (1997) года, не жалея красок расписывая толстяку наши “самые любимые истории”.

Рассказывали мы как бы не про себя — дескать, наслушались этих историй, пока гостили в Питере. Мы продолжали называть друг друга вымышленными именами — вот только по пьяни это оказалось гораздо трудней. В конце концов всю нашу “конспирацию” подстерегал чудовищный провал. Вышло это так.

Пытаясь в очередной раз прикурить от костра, Барин пошатнулся, оперся рукой о землю и раздавил мой бутерброд. Мало того — с отвращением оглядев испачканную шпротами руку, он подался вперед и вытер ее об мои штаны.

— Барин, сука! — заорал я, вмиг забыв про “гнома Гимли и Лодейнопольских ролевиков”. — Ты совсем охуел!

— Сам ты охуел! — отозвался Барин, к этому моменту уже завершивший собственное “превращение”. — Пидор грибноэльфийский!

При этих словах лицо у Кузьмича вытянулось и потемнело, а в глазах появился недобрый масляный блеск. Залпом допив остаток водки, Барин отбросил бутылку в сторону, набрал полную грудь воздуха и заорал:

— ДОЛОЙ ЛИЧИНЫ! — получившийся звук был такой силы, что гулкое эхо раскатилось по всему окрестному лесу. — Песню запевай!

Тут Кузьмич схватил толстячка за плечи, подтащил его к себе и принялся “петь”. Кто ни разу не слышал, как Кузьмич это делает, тот потом долго не может избавиться от “первого впечатления”. Голос Кузьмича поднялся над местностью, закладывая уши и распугивая ночных птиц — пронзительный и надсадный, словно вой вертолетной турбины.