Сказки темного леса

— Эстетическое чувство, — назвал вторую составляющую Крейзи. — Я имею в виду вот что. У нас принято ругаться между собой, как и везде, где чванство и ханжество не пустило глубокие корни. Но ругаться можно по-разному. Площадная брань уместна только в разговоре с недостойными, а в целом приличествует более высокий слог. Могу пояснить это на примере Ленского. Мы его ещё не видели, но представьте, что потребуется его обругать? Какое слово мы выберем?

— Обсос, — предложил Барин.

— Хорошо. Теперь срифмуйте “обcоса” с чем-нибудь ещё.

— Паровоз, — мгновенно отозвался Барин.

— Ещё лучше. А теперь назовите ещё одно любое ругательное слово, — попросил Крейзи.

— Жопа, — вмешался Слон. — “Жопа” подойдет?

— Жопа, жопа… — задумался Крейзи. — Да, вот: “Как у Ленского из жопы выезжает паровоз! У кого такая жопа — называется обсос!”

— Браво, — похвалили его Кримсон. — А ещё?

— Сами попробуйте, — предложил Крейзи. — Рифма теперь будет “пасёт-сосет”, добавочное слово —“хуй”. Мы крепко задумались.

— Вот, — вдруг вскричал я, — есть! “Ленский тему не пасёт — за бухалово сосёт. И ему за двести грамм водят хуем по губам”.

— Озорно, — обрадовался Крейзи. — Ты уловил суть. Юмористически выражать свою мысль и эстетическое чувство — это очень близко.

— Эстетическое чувство, — снова резюмировал Кримсон, — пункт два. Но вы ни слова ещё не сказали о главном. Как будет называться наша партия? Есть предложения?

— Да, — снова выступил Крейзи. — Она будет называться “Партия Подонков”.

— Это почему же? — спросил я.

— А вот почему. Вокруг нас — токсикомания, алкоголизм и разврат. Это признаки дна жизни, а Подонок — это тот, кому хорошо на дне. Партия Подонков, вы понимаете?

— Кто за? — тут же спросил я, потрясенный глубиной и силой этой формулировки. Возражающих не нашлось, и Партия Подонков была учреждена немедленно абсолютным большинством голосов. Под занавес собрания наш временный председатель обратился к нам с проповедью о морали:

— Мораль Подонка и мораль обычного человека противопоставляются друг другу не зря, — начал Кримсон. — Общечеловеческая мораль — сторож либо убийца. Она не дает человеку взять потребное надёжнее любой охраны, строже всяких замков. Там, где существуют простые решения, она заставляет искать необоснованно сложных, а в бою и вовсе лютует, побуждая жертвовать собой. Мораль же Подонка в дружбе с его нуждами и наперекор здоровью и счастью не попрёт. Знаете, что самое сладкое в битве?

— Теперь не уверены, — признался Слон.

— Победить в неравном бою, — сказал Кримсон. — Это — самое сладкое, особенно если неравенство в твою пользу. Нам подходят все средства, и пользоваться надо всеми, а в первую очередь — глумлением, обманом и провокациями.

— Желая при этом добра! — добавил Крейзи.

— Разумеется, только так. Я слышал, Эрик хочет нами править? Как это по-вашему — добро?

— Разве что для него, — отозвался я, — нам-то ведь этого не надо. Нам бы отдохнуть, да попить водочки, да над тем же Эриком поглумиться. Ну и конечно с людьми познакомиться и повоевать. А воду Эрик пускай сам в бороде носит. Подонку утруждаться западло.

— Золотые слова! — признал Кримсон мою правоту. — Третий принцип! Не утруждаться ни в коем случае! На том и порешили.

Выезжали со станции Сортировочная. Там есть тема забраться на электричку до Малой Вишеры в половине пятого, минуя Московский вокзал. Это было удобно для нас, так как ночью перед этим мы собрались у Крейзи, а от него до Сортировочной не так уж и далеко.

Хорошо выезжать в предрассветные часы. Темнота ещё скрывает очертания домов, уличного освещения нигде нет, на проспектах и во дворах царит стылый сумрак. Все потому, что кто-то с завидной регулярностью бьёт фонари в районе нашего обитания. Благодаря этим противоправным усилиям можно чудесно проводить время, сидя ночью на дереве перед собственным домом. Взгляд случайных прохожих скользит в темноте между стволами, его ловит и удерживает пустое пространство над скамейками и вокруг перевернутых урн. Никто — ни бродячие наряды ППС, ни бдительное УВО, ни воины тьмы, ищущие по темным проулкам кровавой поживы — не проницают взглядом густой сумрак древесных крон. Так прямо посреди города мир людей остается внизу, а между ветвей поселяется тихий кашель и приглушенное хихиканье.

В электричке нам опять представился случай карабкаться наверх. По летнему времени в вагоне было не протолкнуться, люди сжались, как сельди в бочке. Поступило предложение занять багажные полки. В той электричке полки были новомодные — сплошные, вместо маленьких над каждым купе. На них-то мы и забрались. Так как мы легли по обе стороны от прохода, забитого людьми, то флягу приходилось друг другу кидать, а закуску передавать, положив на лопасти алебарды. Нажрались мы совершенно по-свински — так, что некоторые блевали со своих полок прямо в вагон, а другие выли:

Моя, моя — бензопила, бензопила!
Два плюс два, поскорей, отпили мне мяса и костей!