Лучше Сюин не становилось. В доме Циней поселилась скорбь, принеся с собой невыносимую тишину и боль. Амань стал непривычно молчаливым, госпожа Цинь почти всё время занималась шитьём, а Кан не мог найти себе места. Каждую ночь ему снились кошмары, в которых он снова и снова ловит не ту Сюин, а тени смеются над ним, пока не смыкаются непроницаемым кольцом, и тогда он с криком просыпался. И хоть отец не винил его в произошедшем, Кан снова и снова ругал себя за то, что не остался вместе с другом и сестрой в тот вечер. Тогда он смог бы всё предотвратить, а Сюин не ходила бы слепой и безумной по своей комнате, бессвязно напевая знакомую им с детства мелодию. Лекари лишь разводили руками, а шэнми… шэнми не умели лечить.
В один день, чувствуя, что начинает сходить с ума, Кан отправился на кухню и собрал небольшой свёрток с провизией. Он бы уехал на север раньше положенного, но оставлять родителей не хотел, а сидеть без дела было совершенно невыносимо. Так он снова оказался на том самом месте, где год назад встретил проклятого мальчишку. Вряд ли тот выжил в этой дыре, но Кану почему-то хотелось верить, что он ошибается. Он оставил свёрток в том же месте и в то же время, где оставлял и раньше. На следующий день подарок исчез. А ещё через день Кана ждал мальчишка в дрянном ханьфу, которое было ему велико. И за год, кажется, этот крысёныш не вырос, а только стал ещё бледней и настороженней.
— Господин вернулся в столицу.
— Ненадолго. — Кан грустно улыбнулся. — А ты выжил, это радует.
— Небо иногда следит и за нашими душами, господин.
— Знаешь, в моей жизни сейчас не лучшее время для Неба… — Кан присел, чтобы смотреть на Дэмина не сверху вниз. — Пока я ещё здесь, как насчёт того, чтобы продолжить обучение счёту и письму?
— Спасибо, господин, но зачем достопочтенному цзюэ тратить своё время?
— Мне нужно отвлечься. — У Кана не было сил на то, чтобы придумывать более вежливый ответ. — Вот и всё.
Дэмин же думал о том, что этот цзюэ, который уже меньше походил на надутого индюка, всё равно остался хао байчи — добрым идиотом, — и это, судя по всему, неизлечимо.
***
И странный цзюэ сдержал своё слово. Он действительно приходил каждый день. Дэмин не задавал вопросов, но видел, что Цинь Кан поменялся. Дэмину было наплевать на то, что случилось в доме придворного шэнми, но теперь с лица его благодетеля слетела эта дурацкая улыбка, и Кан раздражал чуть меньше. К тому же он был действительно полезен, принося еду. Через пару дней, словно догадавшись, что Дэмин не притрагивается к его подаркам, Кан вздохнул, разломил ломоть с мясом и надкусил его сам, протягивая такой же кусок мальчишке. Бровь у Дэмина чуть дрогнула от удивления: надо же, пусть и добряк, а всё-таки что-то соображает. С тех пор Кан каждый раз показывал, что еда не отравлена, и только тогда Дэмин действительно ел, а не перепродавал полученное меняле.
Выходить из квартала Дэмин категорически отказывался — в другом месте Кану ничего не стоит крикнуть «Стража!», и тогда ни Небо, ни Бездна не подскажут Дэмину, куда бежать. Пусть этот цзюэ и добрый, пусть и странный, но Дэмин ни на секунду не забывал, насколько переменчивым может быть настроение у тех, в чьих руках власть. Он не доверял. Поэтому, раз уж господину Циню так хочется тратить время на обучение нищих, Дэмин привёл его в одну из заброшенных лачуг, которую иногда использовал для ночлежки, — заодно слезу можно выбить от того, насколько у него всё плохо, пусто и голодно.
Хотя учил Кан хорошо. Он умел объяснять, а Дэмин был прекрасным слушателем. К отъезду на север Кан привык к мальчишке настолько, что стал рассказывать об азах магии: чем проклятые отличаются от шэнми, что есть Бездна и что такое печати. Но на последнем Кан замолчал. Дэмин был достаточно тактичен, чтобы не расспрашивать, однако под конец всё-таки добавил:
— Печати, наверное, — самое чудовищное оружие. Даже обычный человек может ими воспользоваться... вроде меня. По-своему. Если повезёт. Но как и всё, связанное с Бездной, это дорого стоит. Иногда мне кажется, что всё мы в огромном долгу у… того мира. И никогда не расплатимся.
Дэмин видел, что с Каном творится что-то не то, но не сказал ни слова. И эта вежливая тишина была для Кана почти лечебной.
***
Вскоре Кан вернулся на север. Форт Илао пережил Ночное шествие без потерь, и самой тяжкой новостью, которая встретила Кана, была провалившаяся у конюшен крыша. И он по-своему обрадовался рутине гарнизона, хотя капитаны не могли не заметить, что их «безумный цзюэ» стал тише и мрачнее. А вот у его отца всё это время были проблемы гораздо серьёзнее, но тот не посвящал в них и без того подавленного сына.