Сказки тени (СИ)

Шэнми чертили печати, используя язык Бездны, древний, почти забытый и проклятый. Они могли бы колдовать сильнее, если бы говорили, а не писали, но каждое слово, сказанное вслух, отражалось на людях, вгрызаясь в слабое тело и грозя уничтожить. Проговорить заклинание было сродни самоубийству. И всё же каждый, кто хранил почти утраченные знания шэнми, знал, как звучит проклятая Небом речь.

Аманю потребовалось всего два слова Бездны, чтобы начать захлёбываться кровью. Два слова, от которых горло каждого стража будто вспороло лезвием. Они даже не успели вскрикнуть — только упали замертво. Закашлявшись, Амань подполз к копью, кое-как разрезал верёвки на руках, но пальцы его не слушались. Времени не было, и он рыкнул третий слог, растворяясь в тенях и навсегда теряя свой голос.

Тень проложила ему путь, но хохотала за спиной, разрывая голосовые связки когтями, оставляя после себя лишь хрип.

… Но силы покидали Аманя. Он вывалился из теней очень неудачно. Если бы не Канрё, от которого он так и не отошёл, если бы не отравление, он смог бы уйти дальше. Амань сцепил зубы, поняв, что всё ещё в черте Лояна, и бросился вперёд. Он бы провалился в тени ещё раз, но Бездна отобрала у него голос; ещё одно слово, и он умрёт. Люди шарахались от шэнми в перепачканной кровью одежде, и в какой-то момент дорогу ему преградила стража. А за спиной его окрикнули:

— Именем Императора, стой!

На него направили луки.

— Цинь Амань, вы обвиняетесь в государственной измене, — чеканил стражник. — Ещё одно движение, и вас пристрелят без суда.

Это было… унизительно. Он? Цинь Амань, уничтожавший армии, вот так и сдохнет здесь, как какой-то вор, или предстанет перед судом, как несчастный чиновник, который слишком много воровал? Эти шавки Императора — не то, с чем он собирался мириться, даже если годы колдовства брали своё. Он уже не мальчишка, как сын; он сдал, но не настолько, чтобы ползать на коленях перед кем бы то ни было. И если Император хочет его убить…

Кан выживет. Он умный. Лин за ним присмотрит, не бросит же.

Амань криво усмехнулся и, прежде чем первая стрела пронзила его грудь, успел прохрипеть всего одно слово на проклятом языке. Его голос, изрезанный Тенью, звучал как скрежет пилы по кости.

Если он и собирался умирать, то только на своих условиях.

Слово проклятого языка означало «разлом».

***

Солнце исчезло. Тело Аманя в одно мгновение охватил чёрный огонь, выжигая плоть и душу, прокладывая дорогу меж Цияном и Бездной. Окружившая его стража не успела даже сделать шаг назад: их смела и обглодала многоглазая, цепкая живая волна того, чему не было места в этом мире. Из ихора вырезались когти и клыки, впиваясь в мясо и разрывая на части всё, что дышало, стремясь дальше по кварталу Лояна. Чёрное бедствие не знало замков и запертых дверей, втекая через щели в дома, пожирая каждого, кто обратил на него свой взор. Это были последние десять ударов сердца Цинь Аманя, и с каждым Бездна рвалась всё дальше по миру, оскалив своё истинное безумное лицо, забыв про формы и маски и оставляя при себе лишь вечный, пожирающий её голод. Воздух дрожал от хруста костей и звериного воя вперемешку со сводящим с ума чавканьем. От бедствия не было спасения, как и не осталось путей у Аманя. Он бы хохотал, если бы мог, но с последним ударом сердца душа растаяла в вечном огне Бездны, закрывая разлом.

А те, кто прошёл за эти мгновения в Циян, остались.

***

Кан, почти подъехавший к форту, с удивлением увидел летящего к нему сокола. Поймав на руку Дэлуна, он погладил его и снял с его лапки дощечку, быстро прочитав записку Сяо.

«Вертайтесь к Лину, цзюэ. Вас изменником назвали, в форте стража ждёт с арестом. Удачи».

Он нахмурился, ничего не понимая. Перечитал записку ещё раз и всё равно ничего не понял, но лошадь развернул и пустил галопом обратно, хотя Лин уже должен был уехать.

Бред, какой же он изменник? Кан как во сне доехал до стоянки, где они пили чай, но костёр уже потух, а Лина, конечно, там не было. Тогда Кан перечитал записку в третий раз, и до него медленно начал доходить смысл. Изменником он быть не мог, а, значит, дело в отце. Обвинение в измене каралось до десятого колена, а это…

Он боялся даже про себя проговорить то, что и так знал. За измену казнить должны были не только семью, но и всех слуг, а Сюин, мама, отец... Кан тряхнул головой, перевернул дощечку, быстро нацарапав послание, и посмотрел на сокола. Если бы тот мог говорить, то заметил бы, что никогда не видел своего хозяина таким потерянным.

— Дэлун, лети к Лину. К Лину, — он повторил дважды и отпустил Дэлуна. Удивительные всё-таки были эти существа — пустынные соколы: при должном обучении они умели находить не место, куда их посылали, а людей. И Кан давно научил Дэлуна летать к Лину.

Записка была короткой, но Кан надеялся, что Лин поймёт всё, прочитав обе стороны дощечки.

«Я ухожу в горы. Сегодня шествие. Помогите».

Он понятия не имел, как переживёт эту ночь.

Глава 30. Раскол. Легенда о лун-ване.