Сказки века джаза (сборник)

– Аэропланы, – едва слышно произнес он. – У нас есть полдюжины зенитных пушек, и до сих пор мы справлялись – было, правда, нескольких смертей и еще больше пленных. Видишь ли, не то чтобы мы с отцом сильно переживаем, но это портит настроение маме и сестрам, и к тому же всегда есть риск, что однажды мы не справимся.

Шиншилловые лоскутки и клочки – облака лишь по названию – проплывали по небесам мимо молодой луны, подобно драгоценным восточным тканям, выкладываемым перед взором некоего татарского хана. Джону казалось, что наступил день, и он видит, как в воздухе над ним проплывают юноши, разбрасывая рекламные брошюрки и проспекты какого-то патентованного средства, несущие весть надежды отчаявшимся жителям селений, зажатых между скал. Ему казалось, что он видит, как они выглядывают из-за облаков и смотрят вниз, просто смотрят на то, что находится там, куда направляется он… И что же? Заставит ли их опуститься на землю некий хитроумный аппарат, чтобы замуровать их там до самого Судного дня, вдали от патентованных средств и брошюр? Или же, не попади они в ловушку, появится облачко дыма, раздастся отрывистая очередь оглушительных выстрелов, и падут они на землю, и «испортят настроение» матери и сестрам Перси? Джон покачал головой, и с его приоткрытых губ слетел едва слышный глуповатый смешок. Что за безумная сделка таилась в этом ущелье? Какое средство позволило безумному Крезу договориться с моралью? Что за ужасная, сияющая золотом тайна?

Шиншилловые облака уплыли, и в окутанных ночью горах Монтаны стало светло, как днем. Они огибали спокойное, залитое лунным светом озеро, и поступь огромных шин по вымощенной кирпичом дороге была гладкой; на мгновение, когда они попали под сень ароматной и прохладной сосновой рощи, вновь воцарилась тьма, а затем они выехали на широкую лужайку, и радостное восклицание Джона раздалось одновременно с коротким «Вот мы и дома!» Перси.

На берегу озера, в свете звезд, возвышалась роскошная вилла; ее мраморное великолепие поднималось до половины примыкающей горы, а затем, в совершенной симметрии, грациозно, с едва заметной дамской робостью, растворялось в густой тьме соснового леса. Душа Джона, как камертон, зазвучала при виде множества башен, ажурного каменного узора покатых балюстрад, точеного чуда тысяч золотистых светящихся прямоугольников, шестигранников и треугольников желтых окон, рассеянной мягкости перемежающихся плоскостей, голубых и сияющих, как звезды. На верхушке одной из башен – самой высокой, самой темной у основания – была установлена подсветка, отчего здание казалось плывущим в волшебной стране, и, глядя вверх, зачарованный Джон услышал ни на что не похожий тихий звук скрипичных мелизмов, спускавшийся вниз в вычурной гармонии. Через мгновение машина остановилась перед широкими высокими мраморными ступенями, и с лужайки донеслось благоухание множества цветов. На верхней площадке лестницы тихо открылись две огромные двери, и янтарный свет выплеснулся во мрак, очертив изысканный дамский силуэт; леди с темными волосами, уложенными в высокую прическу, протянула к ним руки.

– Мама, – сказал Перси, – это мой друг Джон Ангер, он из Аида.

Этот первый вечер остался в памяти Джона вихрем из множества красок, быстро сменяющих друг друга ощущений, тихой, будто любовный шепот, музыки и прекрасных вещей, света и теней, движений и лиц. Седовласый мужчина, пивший стоя многоцветный ликер из хрустальной рюмки с золотой ножкой. Девушка с лицом, будто цветок, одетая, как Титания, с вплетенными в волосы сапфирами. Комната, в которой цельное мягкое золото стен подавалось под нажимом его руки, и комната, воплощавшая идеальное представление абсолютной призмы: потолок, пол и все остальное, все было покрыто непрерывной массой алмазов, подсвеченных высокими фиолетовыми торшерами по углам, алмазов всех возможных размеров и форм, белизна которых ослепляла и могла сравниться лишь с самой собой, поскольку находилась за пределами человеческих желаний или грез.

Сквозь лабиринт этих комнат и прошли двое ребят. Иногда подсвеченный снизу, у них под ногами, пол вспыхивал бриллиантовыми узорами – то варварски дисгармоничными цветами, то пастельной нежностью, то абсолютной белизной, а то и искусной утонченной мозаикой, подобной тем, что лежат в мечетях у берегов Адриатики. Иногда под слоем толстого стекла виднелась бурлящая голубая или зеленая вода, в которой плавали проворные рыбки и водоросли с радужными листьями. А затем они шествовали по мехам всевозможных видов и оттенков или же по коридорам, отделанным бледной слоновой костью, сплошной, будто вся отделка была вырезана из цельного гигантского мастодонта, вымершего задолго до появления человека…