Сказки Вильгельма Гауфа

Затем они повели его в другую комнату, где было приготовлено целое одеяние, которого бы не постыдился и сам Калиф в день блестящего смотра войск своих. Самая тонкая чалма с бриллиантовой застежкою, тяжелое малиновое шелковое платье, затканное серебром, и панцырь из самых мелких серебряных колец, изгибавшийся при малейшем движении, отчетливой и тонкой работы — вот наряд, в который облачился Саид. Одевшись он уже хотел выйти, как слуги подали ему от хозяйки шелковый платок: стоило утереться им и чары от умыванья исчезнут и борода пропадет.

На дворе стояли три оседланные лошади; Саид вскочил на лучшую, двое слуг на других и втроем отправились на сборище. Едва успел Саид приблизиться, как нарядным платьем и оружием своим обратил на себя общее внимание; он въехал в круг; по краям стояли толпы народа. Собрание молодых людей было блестящее. Даже сами братья Калифа участвовали в нем. Едва Саид подъехал к незнакомому обществу как из среды его отделились сын великого визиря с товарищами своими и, встретя незнакомца, почтительно ему поклонились, прося принять участие в их играх. Сын визиря спросил Саида как его зовут, откуда родом-племенем? Саид назвался Альмансором из Каира, прибавив, что проездом и наслышась о храброй и ловкой багдадской молодежи, пожелал с ними повидаться. Ему подали копье, предоставя выбор стороны, к которой он желал принадлежать.

Саид уже обратил на себя внимание своей наружностью, одеждой и оружием теперь же еще больше любовались его ловкостью и проворством. Его лошадь летела как птица, его копье было еще быстрее. Он победил храбрейших из противников своих и к концу игр был признан единодушно общим победителем, даже брат калифа и сын визиря, бывшие на его стороне, пожелали потягаться с ним лично. Али, брат калифа, был вскоре побежден; но сын великого визиря так храбро сражался, что после долгого спора оставили решение до следующего раза.

На другой день весь город только и говорил, что о прекрасном, богатом и храбром иностранце. Всякий кто его видел, даже побежденные — все восхищались им. Его хвалили, о нем толковали даже при нем самом, в лавке Калум-Бека. Жалели только, что не знали где найти его.

На следующий раз приготовленное платье было еще великолепнее, оружие еще богаче прежнего. Полгорода сбежался на игры, даже сам калиф вышел на балкон, посмотреть на славного иностранца и по окончании состязания повесил ему на шею золотую гривну. Понятно, что вторичная победа вызвала общую зависть и негодование. Поднялся ропот. «Какой-то чужой, пришелец невесть откуда — и не дает нам ходу, ему и честь и похвала, за ним и слава и победа! И он будет хвастать в других городах, что в Багдаде не нашлось никого, кто бы мог осилить его?» Так говорила молодежь и решено было в следующий же раз как бы случайно в играх одолеть, его напав на него сам-четверт.

Такое неудовольствие не ушло от зоркого глаза Саида: он видел как побежденные стоя в куче вели долгие переговоры, заметил неприязнь их к нему и даже сын визиря и брат калифа, относившиеся к нему по видимому дружелюбно, надоедали ему своими расспросами, где он живет, чем занимается, что ему в Багдаде больше всего нравится и т. д.

Странно, что самый злой враг Саида-Альмансора был тот самый покупатель, которого он так ловко повалил, вступившись за хозяина своего; точно будто он узнал Саида, с такою завистью он смотрел на него. Этого человека боялся теперь Саид, ему все приходило в голову, не узнал ли он его, может быть по голосу и по росту, если не по лицу. Такое открытие было бы для него пагубным, тогда бы он не ушел от насмешек всей толпы. Условленное нападение товарищей прошло очень удачно для Саида как благодаря его личной храбрости, так и заступничеству друзей его, сына визиря и брата калифа, которые, увидав Альмансора окруженного шестью воинами, старавшимися его сбросить с лошади — подлетели к нему на помощь, разогнали напавших, пригрозив им, что за это их могут впредь исключить из игр.

Так прожил Саид уже более четырех месяцев, как однажды возвращаясь с состязания поздно вечером, он услыхал разговор шедших перед ним людей, на знакомом ему наречии разбойников. Испугавшись он было хотел от них укрыться, но одумавшись он решил лучше подслушать их и этим быть может предупредить какое-нибудь несчастье. Так он и сделал: нагнав их, он стал прислушиваться.

— Привратник сказал, что сегодня ночью он с великим визирем будет в той улице направо от базара, — говорил один.

— Визиря, положим, бояться нечего, — говорил другой, — он уж стар да и не герой же он, а вот калиф другое дело, и сам он люто дерется да и не поверю я, чтобы где-нибудь издали за ним не следили с дюжину здоровенных телохранителей.

— Нет, — перебил третий, — это верно, он ходит одинешенек, разве с визирем или с каким придворным. Не уйдет от нас, сегодня же будет нашим; только чур не убивать его!

— Нет, лучше всего петлю на шею да живым взять, коли убьешь, так выкупу не дадут.

— Стало быть решено: до полуночи мы соберемся! — покончили они и разошлись в разные стороны.