Сказки женского леса

– Это Бродский, деревня. – Что хочешь, то и думай. И не то, чтоб я человека на место поставить не мог, среди знакомых я сам за интеллектуала косил, но тут... На нее никакие мои приемы не действовали. Только, бывает, подумаешь – ага, осеклась – а она смеется, и не поймаешь. Я пробовал как-то голос повышать – по телефону дело было, о чем-то мы договориться не могли, только прикрикнул – а в трубке гудки короткие. Перезвонил – а там автоответчик. Потом неделю поймать ее не мог, а потом – сама позвонила, как не было ничего.

С одной стороны, мне хотелось добиться какой-то ясности, а с другой... Есть и есть, и не трогать бы ничего, не вспугнуть. Я как-то пытался давать ей деньги, дарить дорогие подарки... Не чтобы там что-то, но как-то привязать ее, приручить. Все бабы любят подарки, да и от денег, если изящно ввернуть, мало кто отказывается. Про эпизод с деньгами я даже вспоминать не хочу, но и подарков она не брала. Я, честное слово, старался. Шуба, тряпки, золото... Полина каждый раз примеряла, смеялась и отдавала обратно, говоря, что ей не подходит.

– Ну ты подумай сам, Женечка, ну куда я повешу эту твою голду в два фингера? Она, конечно, дивной красоты, но у меня остеохондроз, шея не выдержит. А в этом платье мне, того гляди, придется действительно переться с тобой на какой-нибудь дурацкий стриптиз. Спасибо, милый, но впредь позволь мне выбирать внешнюю атрибутику самостоятельно.

И ласково, но с железом в голосе добавляла:

– Кстати, собственную самостоятельность я предпочитаю проявлять во всем. Кредитка у меня тоже есть своя.

Один раз я все-таки заволок ее в ювелирку. Честно говоря, сам себе удивляюсь – чтобы вот так уговаривать бабу взять хоть что-то... А тут приближался ее день рождения, предлог был благовидным, и я широким жестом предложил ей выбирать подарок самой. Магазин был шикарный, с прилавками от Тиффани и Картье, и ценами соответственными. Полина внезапно заинтересовалась, обошла магазин, окидывая витрины быстрым, явно привычным взглядом. У одной остановилась, попросила примерить кольцо.

Здоровенный квадратный изумруд в тонкой светлой витой оправе. Очень простенько, если на цену не смотреть. Цена как раз была самой длинной во всей витрине. Да дело не в ней. Полина задумчиво надела кольцо на один палец, потом на другой... Для всех этих примерок ей пришлось снять свои перстни, и, только перехватив изумленный взгляд продавщицы, я вдруг осознал, что то, что Полина примеряет, на фоне ее собственных колец как-то теряется и выглядит довольно сиротски.

Она закончила примерку, вернула продавщице кольцо, обернулась ко мне:

– Пойдем, Женечка. Ты страшно милый, но мне здесь как-то ничего не нравится.

– А кольцо?

– Кольцо? Кольцо ничего. Но все равно – не надо.

– В конце концов, я хочу что-то тебе подарить. Оно же тебе понравилось?

– Да, наверное. Но это неважно. Ничего не надо. Обязательно подаришь, не волнуйся, но – не сейчас, хорошо?

Диалог абсурда. С ней все время было вот так. Мы вышли на улицу, прошли с полквартала и я, неожиданно сам для себя, вдруг спросил:

– Слушай, не хочешь кольцо, может быть, просто выйдешь за меня замуж?

Полина, улыбнувшись, глянула снизу вверх мне в глаза, помолчала, потом протянула:

– За-амуж? Забавная идея. Наверное, стоит обсудить. Но знаешь, давай не сейчас. Потом.

Я так и не понял, что именно – потом: замуж или вообще обсуждать. А продолжать разговор Полина не стала, ловко перейдя на какую-то совершенно отвлеченную тему, так что и возвращаться было нелепо.

Потом, время от времени, я делал еще несколько похожих попыток, но кончалось всегда одинаково. Ни да ни нет, ничего не обсуждаем, все потом. Да еще Полина после очередных вопросов стала как-то пропадать – не берет трубку, не открывает дверь, три дня, неделю. В общем, я понял и не давил.

Вместо этого я попытался подружиться с ее детьми. Собственно, мы и раньше общались – Полина никогда их не скрывала, не гоняла и не прятала – дети были абсолютно полноправными жильцами дома, просто мы не сильно интересовали друг друга. Они оба учились в какой-то хитрой специальной физматшколе, у них была своя особенная жизнь, в которую они посвящали, пожалуй, только Полину. Та была полностью в курсе и, бывает, могла зайтись хохотом на невзначай брошенную кем-то из детей совершенно непонятную посторонним фразу. А могла, посерьезнев, выйти тут же в другую комнату, прервав на полуслове беседу, и просидеть там, совещаясь с дитем, любое неопределенное время.

Другое же дите, если не участвовало в таких совещаниях, сидело со мной на кухне, поддерживая светский диалог. Оба они – и сын, и дочка, не стеснялись чужих взрослых людей, всегда были безупречно вежливы, не хамили – наоборот, проявляли к собеседнику внимание и интерес, но почему-то после общения с ними у меня неизменно оставалось ощущение, что надо мной издевались. Не в силах понять природу феномена, я утешался тем, что эти неуловимое хамство и прозрачная загадочность унаследованы ими от матери на генетическом уровне.