Сказки жизни. Новеллы и рассказы

С ее появлением грустная жизнь Агнес, как по волшебству, переменилась. Она уже не плакала часами над вышивками, не молилась о своих грехах, и не мучилась тревожными опасениями. Повитуха умела несколькими словами развеять все ее недобрые предчувствия, ободряюще уверить, что несомненно все будет хорошо и у герцогини родится прелестный ребеночек – всем людям на радость! Бывая в городе в разных домах, она видела и слышала множество любопытных и поучительных житейских историй и так увлекательно их рассказывала, что слушая ее, Агнес непрестанно удивлялась, и смеялась, и плакала. Вдруг оказалось, что к своим семнадцати годам, она почти не знала жизни. Но зато теперь ей некогда было предаваться тоскливым мыслям и скучать. Хлопотунья-повитуха окружила ее всевозможными заботами, и для Агнес, отвыкшей в замке герцога от нежности и теплого отношения, это было необычайно трогательно. Да и повитуха всей душой привязалась к юной госпоже, и глядя на Агнес, нередко вспоминала свою давно умершую дочурку, ведь ей сейчас было бы столько же лет.

С первого дня она убрала подальше пяльца с вышивками и все иголки. "В таком положении, Ваша светлость, шить никак нельзя! Уж давно известно, что это плохая примета." Она принесла от птицелова замечательного щегла, и он радовал теперь Агнес своими веселыми песенками. А главное, повитуха присмотрела в городе сразу двух очень хороших кормилиц для ребенка – на выбор. Кроме того, они во всех мельчайших подробностях обсуждали приданое для малыша и его будущее имя. "Знаешь, Паулина, если родится девочка, мне бы очень хотелось назвать ее Розалиндой, Рози. А если мальчик, то… Впрочем, мальчику имя, конечно, выберет герцог – это ведь, как титул." По совету мудрой повитухи Агнес покинула супружескую опочивальню и обосновалась на пустующей "женской половине" замка, где когда-то появился на свет и сам герцог. Он даже на это новшество, криво усмехнувшись, согласился: "Ладно, делайте – как знаете." Тут было гораздо уютней и теплее, чем в сумеречных покоях герцога. А Паулина устроилась рядом с постелью Агнес, в глубокой нише, отделенной от спальни тяжелым ковровым гобеленом – чтобы неотлучно быть от нее поблизости.

Так в неизбежных, но приятных хлопотах на новом месте и нескончаемых женских разговорах прошла осень. Потом долгая, вьюжная зима… И вот на исходе весенней ночи, промучившись не больше, чем ожидала повитуха, Агнес благополучно родила дочку. Паулина возблагодарила Господа и вместе со служанкой принялась хлопотать над младенцем.

* * *

А вечером у Агнес внезапно начался сильный жар. Повитуха так и ахнула – горячка! Но все же было хорошо! И она почти сразу догадалась, в чем дело – это Агнес украдкой велела служанке поменять ей сорочку, когда за Паулиной прислали пажа от герцога, и ей пришлось ненадолго отлучиться. А уж как она предостерегала герцогиню, что ей ни в коем случае нельзя раскрываться! Ведь у рожениц смерть еще долго за плечами стоит… На ее памяти, да и мать ей рассказывала, были случаи, что женщины поплатились жизнью за перемену белья. Но бедняжка Агнес, верно, подумала, что герцог захочет увидеть ребенка и придет, а она такая неприбранная. Повитуха-то знала, что новорожденные девочки редко интересуют отцов, вот и герцог выслушал ее весьма мрачно и смотреть на дочь не собирался, ведь он так надеялся на сына. А теперь и вовсе жди беды! В сердцах она отхлестала по щекам молоденькую служанку за дурь ее и ослушание, но битьем дела не поправишь. Паулина засуетилась в своем уголке, быстро смешивая лечебные травы. Чайник уже закипал на каминной решетке.

Всю ночь и следующий день, сидя у изголовья постели, она поила госпожу травяным отваром, чтобы сбить горячечный жар, и обтирала раствором уксуса, но ее страдания не становились легче. Хуже того – она впала в беспамятство, и начался бред… Даже герцог, забеспокоившись о жене, приходил несколько раз, и присев на кровать, подолгу смотрел на метавшуюся Агнес и хмурился. И вдруг случилось нечто ужасное. Герцог сидел возле бредившей Агнес, когда она совершенно отчетливо простонала: "Сандро!"

Повитуха, бывшая рядом, в первый миг застыла в недоумении, а потом ей стало страшно – так дико исказилось лицо герцога. Оцепенев, она невольно попятилась и вжалась в стену, не в силах отвести взгляда. Герцог приник ухом к самым губам жены, и прислушиваясь, замер в ожидании… Агнес тихо бормотала что-то неразборчивое, а потом, мучительно запрокинув голову, опять позвала с тоскою: "Сандро!" Лишь тогда Паулина опомнилась и тенью скрылась за гобеленом. Герцог опустил глаза, и даже под бородой было видно, как яростно ходили его желваки. Он тяжело поднялся и молча вышел.