Однажды, собравшись с духом, Габриэль открылся на исповеди их приходскому священнику. Тот долго тот говорил с ним, но ничем горемычного не утешил. Как водится, вразумлял, что надобно смириться со своей долей, не упорствовать в гордыне и почитать отца. Что увечье послано ему Богом для испытания души и обережения от мирского тщеславия и греховных соблазнов. Безнадежно кивнув, Габриэль покорился судьбе и больше уж никаких чудес не ждал. А дни тянулись за днями – все безликие и пустые, как их бочонки.
Глава 3
Цирковое представление закончилось. Двое кудрявых с тарелкой и Фокусник пошли по кругу, собирая плату. Габриэль положил очень щедро, Фокусник даже вскинул бровь, приложил руку к сердцу и хитро подмигнул. Он, как обычно, сыпал прибаутками: девицам знатных женихов пожелает, парням – богатых невест, мужчинам – прибыльной торговли, их жен за красоту похвалит. А пожадничавших, да еще вставших в первый ряд, так хлестко высмеивал, что они пятились назад под общий хохот. Всех приглашал снова приходить на второе представление, когда жара спадет, и скрылся в повозке.
Габриэль еще постоял в сторонке, выждал, пока все разойдутся. Наконец набрался смелости, и не зная – как позвать, с колотящимся сердцем окликнул снизу: "Вы просили не уходить… я здесь." Фокусник выглянул и быстро спустился, что-то дожевывая: "Молодец! А у меня к тебе разговор. Ты, я вижу, парень серьезный, и рисуешь отменно. Не возьмешься ли заново разрисовать нашу повозку? Видишь, как облупилась. Ради такого дела я бы задержался тут на два-три дня, а о цене, думаю, мы столкуемся. Что скажешь?" Габриэль аж задохнулся от счастья и от страха. Сердце подпрыгнуло и забилось пойманной птичкой где-то в горле… "Да я не помню, когда краски в руках держал… Не знаю, смогу ли?" Фокусник похлопал его по плечу, подбодрил: "Сможешь! Ты хорошенько подумай до вечера и приходи." Ему уже давно хотелось обновить их пострадавшую от дождей повозку. И он видел, что Габриэль от души расстарается, а не просто намалюет для заработка. И без всяких фокусов понимал, почему – ради Мариэллы. Это было ясно, как божий день.
К обеду Габриэль решил домой не ходить. Отныне он будет сам по себе. Всю нужную работу для отца справил, а остальное – что в мыслях и что в сердце, никого не касается. Купил поблизости хлеба и козьего сыру и отправился на окраину города. Было у него любимое местечко возле пролома в старой крепостной стене. Там журчала маленькая речушка и бежала потом извилисто через весь город. По воскресеньям он иногда приходил сюда, когда отец с братом отправлялись в трактир выпить по стаканчику с приятелями и обсудить скучные местные новости. А Габриэль устраивался в тени деревьев и думал о разном, глядя на текущую воду… Или на развалины каменной стены, увитой цепкими кустами дикой розы. Разглядывал красивый цветок или бабочку на травинке и горько сожалел, что не чем было нарисовать эту нежную красоту – не углем ведь. Еще представлял, как в древности жители их города отбивались тут от нападавших врагов – кровожадных сарацинов, смутно вспоминая рассказы своей бабушки. А теперь здесь никого не встретишь, только плещутся поодаль в речке озорные мальчишки, пасущие коз.
Габриэль скинул рубаху, умыл разгоряченное лицо и руки, подставил их солнцу… Напился прохладной воды и уселся на берегу перекусить хлебом и сыром. Потом блаженно растянулся на траве, прикрыв глаза… Натруженное колено очень устало и мозжило, зато в кармане позвякивало еще несколько заработанных монет. А в холщовой сумке – полдюжины листов бумаги, он забрал все, что оставалось у писца. И сегодня он снова увидит и будет рисовать прекрасную Мариэллу! Сквозь листву весело золотились солнечные блики. Точно так же смеялись золотистые искорки в ее карих глазах. Габриэль счастливо жмурился и улыбался. Конечно, он возьмется разрисовать им цирковую повозку. Поборет свою извечную робость и сделает. Да так, что все подолгу будут смотреть вслед! Для нее одной, на память…
Он все хорошо помнит, чему учил его художник в церкви. Как из-под кисти постепенно возникало чудо – Спаситель на небесном троне, лучезарная Пречистая Дева, ангелы в облаках и святые мужи вокруг. О, если бы перед ним была гладко оштукатуренная белая стена, а не дощатая, обтянутая грубым полотном… Только нужны краски, а где их достать? Ни в одной из городских церквей, кажется, ничего сейчас не расписывают. Может, все-таки отказаться, пока Фокусник не увидел, какой он никчемный человек? И вдруг не получится нарисовать так, как задумал? Нет, лучше сразу отказаться, чем осрамиться перед Мариэллой. Хороша же будет о нем память…