Сказки Золотого века

Глинка загорелся, тем более Жуковский хотел сам писать слова и для пробы сочинил известные стихи:

Ах, не мне, бедному,
Ветру буйному.
             (Из трио с хором в Эпилоге.)

К великому сожалению Глинки, Василий Андреевич не исполнил своего намерения, занятый, как всегда, множеством иных  добрых дел. Взялся составить либретто граф Соллогуб, молодой человек, выпускник Дерптского университета, близкий по родству и воспитанию к придворным кругам, с которым Пушкин был в приятельских отношениях, как впоследствии Лермонтов, когда граф от проб пера в стихах перешел к прозе.

Но Глинка, вообще мягкий, уступчивый, почему-то с Соллогубом не поладил в отношении II акта, и тогда его познакомили с Нестором Кукольником, известным по ту пору драматическим писателем, но он вскоре уехал было в Москву, и сотрудничество не состоялось, хотя Глинка остался с ним в приятельских отношениях. А музыка уже писалась, без слов, и тогда, чтобы спасти положение, Жуковский попросил барона Розена, усердного литератора из немцев, секретаря его императорского высочества государя-цесаревича, писать слова, вместо него, к опере "Иван Сусанин".

В это время Глинка женился и уехал с женой и тещей в Новоспасское. Он был задумчив и весел и очень мало походил на молодожена, вся суматоха со свадьбой, с отъездом в деревню, дорожные заботы, - все шло мимо его сознания, точнее глубин его души, он носился со звуками его оперы, не витал в облаках, а непосредственно сочинял и записывал. Неслись в карете в сторону Москвы, весна, начало мая, лошади мчались с легкостью, точно тоже с весенним чувством. Пока жена и теща переговаривались, нередко весьма забавно спорили, - он еще не знал бедовый нрав Луизы Карловны, - как вдруг раздался хор "Разлелеялось", он вслушивался и записывал как попало в тетрадку на коленях.

В Москве с ее колокольными звонами, первыми звуками, какие он научился воспроизводить в детстве на медных тазах, в тишине просторов и далей Новоспасского Глинка продолжал работать. Он не искал уединения, а был со всеми. Утром он садился за стол в большой зале, как вспоминал впоследствии в своих "Записках", любимой всеми; сестры, матушка, жена, теща - вся семья копошилась здесь, и чем живее болтали и смеялись, тем быстрее шла его работа, он уписывал на партитуру уже готовое и заготовлял вперед.

Двери в сад были открыты, шум и гам сельской жизни в летнюю пору, птичьи голоса и лай собак, небеса над бесконечными лесами у горизонта - все лишь убыстряло рождение звуков в стихии музыки и народной жизни.

По возвращении в Петербург в августе Глинка с женой поселился на Конной площади в отдельном доме, куда перебралась и теща, хотя полковник Стунеев предупреждал его: "Эй, Michel, не бери тещи в дом". Но пожелала того жена, и он уступил, чтобы только не вникать в хозяйственные заботы. Марья Петровна, оставаясь под влиянием матери, не выграла ни в правилах поведения, ни в развитии, а очень скоро превратилась в барыньку, ленивую, одетую дома небрежно, как попало, но, наведя лоск, могла выглядеть как одна из красавиц Петербурга, как ей твердили господа офицеры.

Только бы ей явиться в большом свете, где блистают прославленные молвой красавицы, как графиня Мусина-Пушкина или Наталья Николаевна Пушкина, жена поэта. А пока Марье Петровне приходилось принимать у себя немногих приятелей мужа, а он во всякое утро сидел за столом, как чиновник на работе, и писал, писал по шести страниц мелкой партитуры, чем был весьма доволен.

По вечерам, сидя на софе, в кругу семейства и гостей, он мало принимал участия в разговоре, весь погруженный в раздумья, ведь, сочиняя легко частное, надо было все пригонять так, чтобы вышло стройное целое.

Сцену Сусанина в лесу с поляками Глинка писал зимою; всю эту сцену, прежде чем он начал писать, он часто с чувством читал вслух и так живо переносился в положение своего героя, что волосы у него самого становились дыбом и мороз подирал по коже, как вспоминал впоследствии. Музыка переносила его в глухой, дремучий лес, где не вступала нога человека, и Глинка запел:

Туда завел я вас,
Куда и серый волк
Не забегал,
Куда и черный вран
Костей не заносил.

- Какие страсти! - ворчала Луиза Карловна.

- Что ты выдумываешь, Мишель, - промолвила Марья Петровна, - таких слов у барона Розена нет.

- Разве? Да! Значит, это мои слова, - вписывает слова в партитуру, снова распевая их. - Да моему немцу так просто и не сочинить. Как из русской песни.

Весною Марья Петровна с матерью переехала в Петергоф. Глинка после Венеции с трудом переносил влияние морского воздуха, а потому редко навещал жену, предоставив ей прельщать собою придворных и офицеров, ибо обыкновенно летом двор был здесь, а неподалеку шли маневры под командованием государя императора. В это время возвратился из Москвы Нестор Кукольник и, хотя не писал стихов для оперы Глинки, с искренним участием интересовался за ходом его работы и радовался каждой вновь сочиненной сцене.