Сказковорот (СИ)

Кстати о Функеле. Мы уж не будем уточнять, немец этот Слава, еврей, француз или какой-нибудь гипербореец. Сказано же: путник, феномен наших пугающих имперских пространств. Слава и сам не может себе втолковать, откуда в нем такая мания передвижения по горизонтали. По крайней мере его душа находит в стихии бродяжничества самоудовлетворение. За годы своих странствований человек явно претерпел психическую деформацию -- это факт. Но и с дорожными демонами научился якшаться так, что маманегорюй, ведь известно, что путешествующие влекомы темными стихиями -- и наоборот.

Шагает, тащится с сумой на плечах себе Функель -- тут видит просвет среди осиновых зарослей. И кругом -- тишина такого рода, который присущ геопатогенным зонам (а в таковых Функель бывал). Всякая же тварь земная по природе своей чует неладное. И пусть современные информационные технологии направлены на то, чтоб в нас сей дар приглушить, кто выскакивает из социализирующих Сетей, быстро восстанавливает животные инстинкты самосохранения.

На Славу накатило какое-то непонятное возвышенное чувство. Такое страннолюбивый человек испытал впервые, это как первовкусие сливочного мороженого в раннем детстве. Мужик осознал, что именно сейчас, в настоящий момент путь пожизненный пройден ровно наполовину, впору остановиться и сделать великозначительную нетеатральную паузу. Каждый следующий шаг будет уже нарушением равновесной гармонии -- вот ведь какое пронзение. На самом деле Слава, хотя лицом он и телом еще молодец, начал стареть. Яростно затемнелась вдали гробовая доска, которая торопит хотя бы чем-то нематериальным наследить в этой жизни во избежание исчезновения в вечном забвении.

Немного впитав свежего ощущения, душа наказала идти. Функель решительно двинулся в сторону света. Еще немного почапав по трясине, наш снувальщик выбрел к подножию совершенно безлесой горы, на вершине которой угадывались строения. Сверившись с топографической картой, Функель разумел: таковой, как и всему женскому роду, верить нельзя. Все отечественные планы и схемы грешат ложью -- потому что глухие места на Руси издавна утыкали ракетными шахтами с ядерными боезарядами, секретными химическими полигонами и тайными лабораториями в прочных бункерах. Когда Держава одержала сокрушительное поражение в борьбе с демонами свободы, все это хозяйство забросили и раздербанили. Так что наша страна теперь -- кладбище амбиций, на котором взрастают комплексы.

Слава и раньше набредал на подобного рода памятники Холодной Войне. Ничего хорошего там нет, одна только тленомерзостность идеалопредательства. Но есть в каждом человеке одна дуалистичная черта, которую ученые именуют гедонистическим дифференциалом, а неученые -- любопытством. Это когда колени и локти уже в кровь -- а ты прешься на какую-нибудь скалу только лишь для того, чтобы оборзе... то есть, обозреть просторы и отштамповать: "Ляпота-а-а".

От себя замечу: путники -- народ двухмерный. Они наслаждаются отпущенными степенями свободы, а все остальные -- измерений во Вселенной ведь более восьми -- их напрягают. Посему каждый странник человеческого рода чувствует некомфортность на неровном рельефе, то же самое, кстати, касается и мореплавателей. Это вам не спелеологи или альпинисты. Я это к тому, что Функель уже запрограммировал себя на ожидание чего-то нехорошего от возвышений -- а все одно инфернальная силища тянет.

Перед началом восхождения Слава, следуя страннической привычке, изучил диспозицию. Прежде всего проанализировал звуки: ничего техногенного, только шелест трав. Эх, подумал Слава, жаль, я с собой не ношу дозиметра... Впрочем, и в этом ключе путник знает: от радиации сухость во рту со жжением да мурашки. А сейчас в Функеле преобладал трепет грядущего открытия. Может, полжизни только для этого места он и отирал свои берцы о твердые и мягкие места планеты.

Вознесся Слава почти мгновенно. На вершине холма он узрел несколько полуразвалившихся краснокирпичных строений. Ни у одного из них не было крыши. Идти мешали густые травы, а тропинки нигде не протоптаны. Наверное, лет пятьдесят духа человеческого здесь не водилось. Поскольку Слава принял решение здесь ночевать, времени дотемна оставались телега и вагон, чтобы обшастать находку. Вечер обещал быть ясным, а за таковым обычно следует студеная ночь, так что в первую руку следовало озаботиться о биваке.

Внутри всех второстепенных построек рос терн, не продраться. Центральное здание оказалось церковью, точнее, бывшей, конечно, культовой постройкой. На внутренних стенах угадывались лики святых, а особенно хорошо сохранилась фреска Страшного Суда. Время по понятному только ему одному резону по-особенному сберегает грешников. Жаль, подумалось Славе, заброшенные святые места всегда неспокойны. Уж лучше бы какой-нибудь осколок ГУЛАГа или леспромхоза.