Дядя Гриша вновь заволок Женечку в его спальню и понёс на руках к окну, нет, мимо - к застеклённой двери. Оказалось, он довольно сильный. А притворялся старым! Или он только по ночам такой? Мальчик хотел закричать, но горло настолько пересохло, что ему удалось выда вить лишь ряд жалких скулящих звуков. Дядя толкал и толкал его за балкон, в последнюю пустоту, а Женечка цеплялся за всё, что подвора чивалось под руки, и более всего - за своего врага, за его одежду, руки, волосы, отчего тот визжал, как злая мелкая собачонка, но не прекращал лихорадочных действий.
В конце концов Женечка повис за оградой, держась за локти дяди Гриши, но неминуемо соскальзывая вниз. И в миг перед полётом он су дорожным неосознанным движением упёрся во что-то и выдернул дядю за собой.
Милиция так и не сумела понять, кто же был убийцей: старик или мальчик. Могла бы помочь табличка для памятника, но она исчезла, да и вообще её никто, кроме Женечки, не видел, а тот уже ничего не мог рассказать. В итоге историю замяли, выдав за несчастный случай, дядю и племянника похоронили рядом, на могилах выросла трава. Вместе с
погибшими засыпали сухим песком и истину, и потому мёртвые не могут
успокоиться, встают ночами и бродят неприкаянно, обращая ненужные
вопросы к безучастным звёздам, и нет им ответов. Первые лучи утрен него солнца успокаивают их, и вновь на кладбище всё м е р т в о. До следующей ночи.
А жизнь продолжается.
З В Е Р С К А Я Р О Ж А
Однажды, когда Женечка был совсем несмышлёнышем, лет примерно пяти, пришлось ему часов в десять вечера сидеть дома одному. Родите ли задержались где-то, вовсе не думая о сыне, а он дрожал на диване, обложившись любимыми игрушками, но они и сами были крошечными, мяг кими и слабыми и не умели уберечь от н е х о р о ш и х. Куда им: плюшевому Ромке, рыжей Попрыге и длинноухому существу с барабаном и оригинальным именем Заяц? Их бы кто спас, когда п р и д у т.
А между тем, несмотря на длинные июньские дни, почти стемнело. Женечка не зажёг лампочку, потому что боялся выключателя с тех пор, как тот ударил его током и сбросил с табуретки, и меркнущая муть внешнего мира всё равно была светлее комнатной мглы, заключив с ней перемирие в оконном окоёме. И вот там, на границе, в серовато-белом стеклянном прямоугольнике, что-то произошло. Мальчик почувствовал это сразу, хотя старался не смотреть в сторону улицы. Дома было страшно, но то были с в о и страхи, давно привычные; однако никто не знал что ожидает с н а р у ж и. Он замер, вцепившись в медвежьи уши и изо всех сил удерживаясь от того, чтобы посмотреть на источник нового беспокойства. И, конечно же, не выстоял: голова сама, будто повинуясь эманации невидимого магнита, провернулась на шарнире шеи и направила Женечкин взгляд в пустоту просыпающейся ночи. И Женечка завопил, закричал истошно и безнадёжно, с м е р т н о, так что спу стя полминуты в дверь уже трезвонила соседка. Потом он изо всех сил пытался понять, что же такого особенного было в физиономии, посте пенно, как переводная картинка из-под предохранительной бумажки, проступавшей в тот вечер за стеклом и позже, в его памяти на фоне тогдашнего полузабытья, и не мог выделить ничего особенно пугающего и отвратительного. Вроде бы лицо как лицо: ну, кривой от ухмылки рот, слегка заострённые уши-локаторы, щетина, растущая на каждом доступном ей участке кожи, кроме голого пятнистого темени - ничего, короче, особенного. Ах да: расплющенный уродливый нос с торчащими вперёд распахнутыми дырами ноздрей, не нормальный человеческий орган дыхания, а какой-то свиной пятак. И всё, однако этого оказалось до вольно, чтобы в Женечкиной душе с печальным звоном лопнула некая струна и на внутренней стороне его век отпечаталась о н а. Зверская Рожа.
Тётя Тамара кое-как успокоила Женечку, особенно упирая на то, что в окно седьмого этажа никто заглянуть, безусловно, не в состоянии, и он сделал вид, что поверил ей. Однако он знал, что о н а была и высматривала именно его.
С тех пор Женечка всегда категорически требовал закрывать раму на здоровенный тугой шпингалет, который приходилось забивать в гнез до с помощью молотка. Мама, конечно, сердилась, но сын был непрекло нен, вплоть до истерики. И не зря: пускай не часто, а так, время от времени, чтоб н е з а б ы в а л, Зверская Рожа навещала Женечку и, прижавшись кабаньим носом к стеклу, сверлила мальчика мрачным взглядом горящих буркал. Женечка больше не кричал, а лишь попискивал и прятался под стол, но Зверская Рожа отлично знала, где он и что некому помочь, и лишь запертое окно удерживало её.