Сказочная древность Эллады

Веселятся вожди… кто может, конечно. Не могут многие. Говорить приходится о важных и серьезных делах. Как начать военные действия?. Сначала, конечно, надо отправить посольство с предложением и условиями мира, но маловероятно, чтобы они были приняты. А затем — война. И она, конечно, затянется.

Троя уже не тот маленький городок, каким она была при царе Лаосмедонте, когда Геракл со своей вольницей мог ее взять в несколько месяцев. Широко растянулось царство Приама от Геллеспонта до лежащего против Лесбоса берега. Много ему подвластно городов. Но и это не все: он стал во главе союза, обнимающего многие народы, и в Азии, и в Европе, и даже, говорят, в Ливии. Неужели и в Ливии? — Да, царь Мемнон, сын Зари, его двоюродный брат, а правит он эфиопийцами: если долго будем медлить, он придет. — Каким это образом сын Зари ему двоюродный брат? — Заря, говорят, похитила однажды, прельстившись его красотой, Титона, брата его отца Лаомедонта. Она даже испросила ему у Зевса бессмертие, но забыла испросить ему также и вечную юность. И вот состарился Титон, сгорбился, сморщился, стал все меньше, все меньше — под конец богиня превратила его в кузнечика и пустила гулять по полям. — И это не единственный похищенный в их роде: другим еще раньше был Ганимед, которого Зевс за его красоту вознес на Олимп и сделал своим виночерпием, даровав ему также и вечную юность. — А Анхис, родной брат Приама! Ведь ни более ни менее, как сама Афродита пленилась его красотой и, превратившись в пастушку, жила с ним в лесах Иды; он долго так и не знал, что его пастушка — великая богиня. И плод этой любви — троянский витязь Эней, с которым вскоре нам придется познакомиться.

Но мы отвлеклись от союзников. Неужели у Приама и в Европе таковые есть? — Как же, фракийцы по ту сторону Геллеспонта, храбрый народ. — А в Азии кто? — Во-первых, мисийцы: один из их царей, наш проводник Телеф, женат даже на его сестре Астиохе и имеет от нее сына Еврипила. — Ну, этот с нами воевать не будет: клятву дал. — Он — нет, но другие мисийцы будут. А затем там разные племена ликийцев; одним правит Главк, внук Беллерофонта, другим — Пандар, третьим — могучий Сарпедон, сын самого Зевса. — Как, сын Зевса и Европы, брат Миноса? Да разве он может быть еще при жизни? — Как это объяснить, сам не знаю, а только он жив и называет себя сыном Зевса. Дальше — фригийцы, тоже во многих племенах. Да это только ближайшие соседи. Но, говорят, с ними в союзе также и амазонки в Фемискире на Фермодонте. — Да разве они не истреблены Гераклом и Фесеем? Нет. Те им только нанесли жестокое поражение. Они от него уже давно оправились, и их прекрасная царица Пенфесилея, конечно, не упустит случая отомстить за смерть Ипполиты. — Да, жаль, что у нас нет Геракла: пригодился бы он нам теперь со своим волшебным луком. — Геракла нет, но его лук с нами; владеет им храбрый Филоктет. Ведь правда, Филоктет? — Да где же Филоктет? — Ушел куда-то тайно, с загадочной улыбкой на устах. — Вот чудак! Уж не нашел ли он какой-нибудь красотки на пустынном острове? — Ну, пусть: его дело. — Чу, как будто какие-то стоны раздаются вот из этой рощи. Иль это мне послышалось? — Нет, и я слышу: стоны, несомненно стоны… что бы это могло быть?..

Так разговаривали вожди; воины расположились группами на лугу, каждая вокруг своего чана — и своего балагура. Но самая численная теснилась вокруг какого-то невероятно безобразного ахейца, которого даже воином назвать нельзя было; это был хромой, горбатый, косоглазый урод по имени Ферсит. Его страстью было злословить вождей; товарищи его и бранили часто за его дерзкие речи, и били иногда, но всегда слушали охотно, не веря ни одному слову: уж очень смешно он злословил. Про себя же он хвастал безудержно. Так и теперь: послушать его, так весь успех, вся надежда похода покоится на нем одном, остальные — ничто.

Признавайся, однако, что Ахилл похрабрее, а Одиссей поумнее тебя?! — Что такое? Ахилл, по-вашему, храбр? Как бы не так! Когда Одиссей за ним приехал, он тотчас к маменьке за подол: спрячь меня, мол, куда-нибудь! Она нарядила его девушкой и отправила к Ликомеду на Скирос: пусть с его дочерьми живет. Одиссей, однако, с Диомедом проведали, что он там. Отправились на Скирос. Ликомед им показывает своих дочерей: которая, мол, из них ваш Ахилл? Смотрят — никак узнать нельзя. Уходят и возвращаются, то есть возвращается один Одиссей, а Диомеда он с трубой поставил в отдалении. Прихожу, мол, проститься и прошу разрешения предложить царевнам подарки. Тот ничего не имеет против. Подарки раскладываются: прялки, зеркала, зонтики, наряды, но также щит и копье. Царевны роются в них, примеряют, любуются. Вдруг труба трубит тревогу. Девушки ну визжать, спасаться, а Ахилл бросается к щиту и копью. Одиссей хвать его за руку: узнал, голубчик, изволь идти с нами.