Сказочник

— Вот я и погляжу, что никто из вас ничего не решает: ножки расставили — и вперед, работать передком.

Ася отшатнулась, как будто мать влепила ей пощечину. Хотя, что это, как ни пощечина, только словами, а потому куда больнее, потому что след от нее не заживет и не исчезнет завтра, о превратится в еще один рубец на сердце. Сколько их уже там? Лучше и не пытаться сосчитать.

— Зачем ты приехала? — Ася поудобнее перехватила Тима, потому что сын, чувствуя ее волнение, начал нервно вертеться и подавал первые признаки капризов. — Врачи сказали, что тебе еще несколько месяцев нужно соблюдать спокойный режим.

— Я приехала, потому что звонила Марина и сказала, что Игорь согласился дать денег, если ты вернешься. Как думаешь, рада я была в один день узнать, что старшая дочь снова влипла в денежные долги, а младшая бросила отца своего ребенка и продалась богатенькому мужику?

Ася не смогла подавить злой смешок: вот оно что, «снова влипла в денежные долги»? То есть она все время знала о подвигах Марины, но делала вид, что ни сном, ни духом. И Марина знала, что мать в курсе дела (наверняка сама ей все рассказывала), но продолжала давить на то, что если не получит помощь, что все расскажет матери. Прямо шекспировский «Гамлет» местного разлива.

— Мне жаль, но ты приехала зря. Я не собираюсь снова вытаскивать Марину из долгов и не вернусь к Игорю. Никогда. Я не тряпка, чтобы об меня снова и снова вытирали ноги все, кому ни лень: Игорь, Марина, а теперь еще и ты.

На этот раз пощечина была реальной: грубой, тяжелой, громкой до звона в ушах.

Тим издал первый вопль. Ася всхлипнула, проглатывая жгучую обиду, чувствуя, как та разъедает ее изнутри, словно ржавчина. Хотелось отодвинуться, а лучше — сбежать в прошлое, хотя бы на час назад, где ее жизнь была наполнена идеальной эйфорией, и предвкушением странного, невозможного счастья.

— Ты еще слишком соплива, чтобы так со мной разговаривать, Анастасия, — сухо ответила мать, хоть хаотично подрагивающие пальцы выдавали ее нервозность. — Еще раз поднимаешь на меня голос — так не посмотрю, что почти с меня ростом уже, возьму отцовский ремень и перетяну заднице так, что сидеть не сможешь.

— За что? — Глупый вопрос, но обида как будто жила своей собственной жизнью, не подчинялась голосу разума, щедро вытравливая краски из окружающего мира, превращая его в серую фотографию с уродливыми желтыми проплешинами. — За что?!

Что я вам всем сделала?! Или хотеть кусочек счастья для себя и для сына — это преступление? Черное пятно на дочерней любви?

— Хватит руки заламывать, — перебила мать. Протянула руки, чтобы забрать Тима, но Ася отшарахнулась от нее, выставила вперед ладонь.

— Даже не вздумай к нему притрагиваться.

— Он мой внук, и если ты не в состоянии о нем позаботиться, то это сделает его бабушка и его отец.

— Отец? Отец?! Игорь забыл рассказать, что выставил нас на улицу? Что не вернул мне деньги, которые я откладывала на детскую кровать? Не сказал, что пока я выхаживала тебя после больницы, он в нашей постели трахался с девицей, на два года младше меня?

Еще одна пощечина, и еще. Несколько хлестких ударов, от которых кожа на щеках вспыхнула огнем.

— Упокоилась? Молодец. А теперь поедем к Игорю, и все обсудим. Не хочу я ваши истерики по отдельности выслушивать, будем разбираться, кто из вас не святой.

— Я. Не. Пойду. К. Игорю. И тронешь меня еще хоть пальцем — я дам сдачи.

Мать вздохнула, перекинула сумку на другую руку.

— Хорошо, тогда так и будем стоять здесь и ждать, когда у тебя проснется совесть.

Ну нет, ждать они точно не будут. Не сейчас, когда Тимур может появится в любую минуту.

— Стой и жди, — огрызнулась Ася, разворачиваясь на пятках.

Нужно уходить, а лучше — бежать со всех ног. Куда-нибудь, лишь бы подальше от этого кошмара. Вперед и не оглядываться. Главное хоть иногда смотреть под ноги, чтобы не упасть.

Ничего не видно за слезами. И сердце грохочет так, что слов не разобрать. Но кто-то же говорит, вот прямо сейчас, в эту минуту, берет ее за плечи, смотрит в лицо, закрывая тенью размытое пятно полудня.

— Ася? Что у тебя стряслось?

Андрей — она узнала его по голосу — вложил в руку платок.

— Ты меня чуть с ног не сбила. Что стряслось?

— Можешь отвести меня отсюда? Куда-нибудь. Хоть в парк. Плохо. Голова болит.

— Может, лучше в больницу? Ты бы себя видела, Морозова.

Она отрицательно мотнула головой. Оглянулась, одновременно и желая увидеть Тимура и надеясь, что он не появиться еще хотя бы несколько минут. Он не должен видеть всего этого, не должен пачкаться в грязь. Только не Тимур. Хватит и того, что он и так слишком сильно вляпался в ее жизнь.

Плохая была идея. Слишком нереальная, чтобы оказаться правдой.