Сказочник

Призрачный Дамаск очаровывает в первые секунды пребывания, каждый раз я ощущаю — мне есть чем гордиться. Я — зодчий теней, и я строил эти города с помощью лучших покойных архитекторов. В центре (да и на окраинах) нет ни одной мечети, ибо я запрещаю исповедовать любую религию. Вот сами подумайте: я ж не знаю, чей престол за Бездной — Мухаммеда, Иисуса или Аматэрасу, так зачем рисковать? У мертвецов есть всё. И красивые улочки с домиками как в мавританском, так и в османском стиле, и десятки кальянных (набор табака с перцем чили и острейшими пряностями позволяет слегка чувствовать вкус), и даже торговые ряды купцов времён Арабского халифата. Да-да, в теневом царстве построен свой рынок, не хуже Сук-аль-Хамидии, — он славится на весь загробный мир, и за одеждой сюда слетаются души из Каира и Тегерана. На призрачном рынке можно купить облачение гаитянского барона Субботы, ожерелья тибетского демона Ямы и стандартные балахоны с капюшоном — к каждому бесплатно прилагается коса знаменитой дамасской стали. Украшения в виде черепов, чётки из фаланг пальцев, серьги с носовыми хрящами… Не удивляйтесь — среди косарей хватает женских душ, кои неустанно заботятся о нарядах и зависят от критического мнения других мертвецов. Повсюду телеги и фаэтоны, нередко попадаются персидские древние колесницы. Крики верблюдов, ржание лошадей и топот ослиных копыт — в городах призраков машины есть только у высших менеджеров… то есть у нас, квартета невидимок, правящих обоими мирами. Мне было лень реформировать всё подряд.

— Что новенького? — присаживаясь на лавочку, буднично спрашиваю я Салах-ад-Дина.

— Сегодня весьма банально, халиф, — отвечает мне он, неловко вертя в руках планшет с арабской вязью на «спинке». — Свежая серия терактов вокруг рынка и мечети Омейядов, шестьдесят пять покойников. Полсотни инфарктов, четыре разрыва аорты, одна женщина упала с балкона, двое утонули в море, трое подавились мясом. Так, что ещё… — неловко тычет он пальцем в сенсорный экран.. — Один свалился в канализационный люк, другой с лестницы загремел, свернул шею. Три десятка погибли в автокатастрофах — ну ты знаешь, милостивый халиф, как в наших землях принято ездить на самоходных повозках. Четырнадцать инсультов с летальным исходом — это стандарт. Бой возле Хамы — сорок солдат и полсотни повстанцев убиты. Плюс несчастный случай, — с трудом нажимает он баннер, — некий торговец полез чинить телевизор, током убило.

Салах-ад-дин по привычке зовёт меня «халиф», на арабском — повелитель правоверных. Я не возражаю. Пусть эта должность относится к мусульманам, в ней есть доля правды.

— Вот что за народ, ей-богу, — говорю я с плохо скрытой досадой. — Неужели так сложно электрика вызвать? Нет, лезут сами разбираться, хоть и понятия не имеют, как устроен «ящик». Конечно, живым же плевать, что в загробном мире с начала года второй дополнительный набор косарей провели. Эх, Салах… насколько бы разгрузился мой график, соблюдай люди элементарную технику безопасности! Ну, переходишь ты дорогу, — голова отвалится по сторонам посмотреть? Мне будет парадоксально жаль, если выяснится, что ада нет. Система наказаний за глупую гибель необходима. Дёрнуло тебя током по личному идиотизму, рискнул перебежать перекрёсток на красный свет — вот и жарься на сковородке, кретин. Ладно, у вас ещё гражданская война, это я хоть без радости, но понимаю. Резать ближнего своего в людской природе, такие вещи неискоренимы. Знаешь, сколько душ пришлось перетаскать в Бездну после распада Советского Союза?

— Не знаю, господин, — шёпотом отвечает менеджер косарей Дамаска.

— Ну конечно, — хлопаю я крылом. — Ты ж не русский или грузин. Да неважно. Хотя войну я ненавижу. Не поверишь, самый главный пацифист по натуре — это как раз я.

— Что такое пацифист, о халиф? — удивлённо таращится Салах.