Сказочные самоцветы Дагестана

Не солоно хлебавши Большой Магомед и Маленький Магомед распрощались, наконец, с хозяевами, но не стали уходить, а притаились у дома друга и стали следить, что будет дальше. Они увидели, что Умар сперва попытался объясниться с женой руками, но она перешла на язык любви, и Умар забыл о друзьях и с любовью жены воспринял её скупость. Когда жена спрятала мясо в сундук, он его запер, а ключ опустил в карман бешмета. Дождавшись, когда муж и жена уснули, Большой Магомед и Маленький Магомед осторожно пробрались в дом, взяли ключ, открыли сундук и унесли мясо.

В прошлые годы друзья часто пировали втроём у родника, вот и на этот раз Маленький Магомед сказал Большому Магомеду: «Иди к роднику и разожги костёр. Я зайду домой и захвачу муку – её у меня много».

Тем временем Умар, внезапно проснувшись, вдруг вспомнил, как он советовал своим друзьям наказать его будущую жену. Кинувшись к сундуку, он обнаружил, что мясо исчезло. Конечно, он догадался, чьих рук это дело, и где надо искать друзей. Отправившись в потёмках к роднику, Умар встретил Маленького Магомеда и сказал голосом Большого Магомеда: «Дай-ка мясо мне – мы забыли соль. А ты иди к костру – у меня что-то не получается».

У родника обман раскрылся. Большой Магомед решил дать работу своим длинным ногам и короткой дорогой побежал к дому Умара. Закутав голову полой бешмета как платком, он дождался Умара и женским голосом сказал ему что-то на языке верхнего аула. У Умара после ночных волнений разболелся живот, и он сказал: «Ой, жена, как хорошо, что ты меня встретила. Скорей разжигай огонь – надо съесть всё, пока в гости не пришли два Магомеда». Отдав мясо, он поспешил во двор по нужде.

Когда Умар поднялся в дом, оказалось, что жена спит, очаг холодный и котёл на полке. Умар снова пошёл искать друзей, не застал их у родника, но по огню костра заметил, что они устроились поближе к кладбищу. Подняв на палке бешмет и папаху над головой, он появился из-за могилы и сдавленным голосом прохрипел: «Через рот проложена дорога и к мёду, и к яду. Только грешники едят ночью на кладбище». Два Магомеда испугались и убежали, а Умар забрал из котла горячее мясо и поспешил домой.

Дома он сперва всмотрелся – его ли это жена, а потом отдал ей ещё сырое мясо и сказал: «На, довари! И смотри – разжигай огонь на моих глазах, а то два Магомеда нас снова перехитрят».

Мясо варилось, Умар уснул, жена налепила хинкал и, сморенная теплом у огня, тоже уснула. Большой Магомед и Маленький Магомед пришли с кладбища, забрались на крышу дома Умара и увидели в котле мясо. Пока жена Умара спала, они вытащили мясо и снова вышли на крышу, чтобы посмотреть, что будет дальше.

Во дворе пропел петух, жена Умара проснулась, испугалась, что хинкалы ещё не сварены и бросила их в котёл. К рассвету они были готовы, и жена разбудила Умара. Она набрала в тарелку хинкалы и стала искать ложкой мясо. Но камень падает там, где его не ждёшь – мясо исчезло.

Умар понял, что друзья его перехитрили, беспокойная ночь отогнала от него чары любви, а вместе с ними растаяло и наваждение скупости. Он засмеялся, вышел к лестнице и крикнул: «Эй, Большой и Маленький Магомед, где вы там? Идите в дом. Хинкалы ждут и вас, и мясо».

Они ели хинкалы сами и позвали меня, и я старался так, что усы до сих пор в жиру. Разве по ним не видно, что чужое всегда милей своего?

Мутаалим из Кижани (Ботлихская сказка)

Наше селение стережёт снежная папаха Харами. Дедушка сказал: «Пусть мой внук знает не одну только нашу гору. Пошлите его учиться в Кижани, там был когда-то учёный мулла». Отец согласился: «Всё-таки это ближе к Андийской Койсу – может быть, по этой реке мой сын узнает и другие страны». Мать дала мне кукурузную лепёшку, и я стал кижанинским мутаалимом.

Учиться мне не понравилось. В Андийских горах все растут вверх, а я был коротышка, папахой я тоже отличался – она была рваная и белая на макушке, как снег на горе, и поэтому меня всегда дразнили. Мне это надоело, и я ушёл из Кижани.

Когда я дошёл до аула Гунха, мне пришло на ум, что дома меня будут ругать. Чтоб задобрить отца, я обменял свой пояс на мерку табака. Отец табак взял, но стал ругать меня и за то, что я бросил ученье, и за то, что вместо пояса стал подвязываться шерстяной верёвкой. Я обиделся и ушёл из дома.

Я шёл не по нашей дороге, а по турьим тропкам через горы и скалы. Шёл день, шёл второй, шёл третий. К вечеру я очутился у кладбища. Три дня я ничего не ел, кроме горных ягод, и, голодный, улёгся на одной из могил под каменными плитами, подготовленными для памятников.