Данное обстоятельство, однако, ничем не помогало людям, заключенным в долине десятимильной ширины, зажатой между гладкими скалистыми стенами высотой в двадцать тысяч футов. Они могли томиться в этой тюрьме сотни лет, если Сэмюэль Клеменс не сможет построить свой Корабль.
Сэм шагнул к стеллажу и вытянул из-за кипы бумаг большую стеклянную бутылку. В ней плескалось около двадцати унций крепчайшего бурбона — пожертвования людей, которые не употребляли виски. Сэм налил в стакан на три пальца, выпил, крякнул и поставил бутылку на место. Его горло горело. Не лучший способ начинать день, но ему надо было окончательно прогнать остатки ночного кошмара.
Он прошел из спальни в свой кабинет, оборудованный подобно капитанской рубке корабля. Откинув плетеную из бамбука циновку, он открыл окно, и холодный ветер снова ударил ему в лицо. И тут он вспомнил о Ливи — как помнил о ней каждый час и каждое мгновение, когда не был занят делами.
На глазах Сэма выступили слезы. Что вызвало их — резкий порыв ветра или сверлившее мозг воспоминание? В этом мире таинственных событий и сложных, неведомых сил, причиной слез могло быть и то и другое — как, впрочем, и многие иные мысли и воспоминания, таившиеся в его памяти.
Сэм приблизил лицо к окну. В двух сотнях ярдов от его дома, под сенью огромного железного дерева, стояла округлая двухкомнатная хижина с конической крышей. Внутри нее, в спальне, лежала на кровати Оливия Клеменс — его жена, его экс-супруга, и рядом с ней — долговязый, носатый Савиньен де Сирано де Бержерак, дуэлянт, бретер, вольнодумец, поэт.
— Ливи, как ты могла? — прошептал Сэм. — Как ты могла разбить мое сердце?
С тех пор, как она пришла сюда вместе с де Бержераком, прошел год. Он испытал тогда страшное потрясение — более сильное, чем когда-либо за всю его семидесятичетырехлетнюю жизнь на Земле и два десятка лет на этой планете. Но он скрыл это. Или, вернее, попытался бы скрыть, если бы не получил еще один шок, не менее сильный. Конечно, он не думал, что Ливи сможет прожить двадцать один год в мире Реки без мужчины. Она снова была молодой и прекрасной, беззащитной и желанной для многих. И у нее не оставалось надежды когда-нибудь снова встретиться с ним. Он сам за это время имел полдюжины подружек и не ожидал, что она станет хранить ему верность. Но он полагал, что Ливи бросит любого своего приятеля, как обезьяна выбрасывает потертый пенни, как только встретит его.
Но этого не произошло. Она любила де Бержерака.
Он видел ее почти каждый день — с тех пор, как однажды ночью она вынырнула из речных туманов. Они сдержанно беседовали и иногда, почти разорвав покров отчужденности, даже шутили и смеялись — как будто они снова были на Земле, снова были вместе. Их глаза встретились, и, казалось, старая любовь незримой нитью соединяла их сердца. Воспламененный, он делал шаг к ней — и она мгновенно отступала прочь.
Каждую ночь она проводила с этим смуглолицым долговязым французом. И Сэм знал, что тот мог привлечь женщину, подобную Ливи. Яркий, энергичный, остроумный, отважный... И, наверняка, достаточно опытный в обхождении со слабым полом...
Сэм представил их лежащими в одной постели и содрогнулся. Нехорошо. Этого нельзя делать...
Иногда он приводил в свой дом женщин — приводил тайно, хотя не имел причин скрывать это. Но в их объятиях он не мог забыть Ливи. Даже когда он опьянялся Жвачкой, он не мог забыть ее. Несмотря ни на что, ее образ плыл в одурманенном наркотиком океане его сознания, еще сильнее раздувая ураган желания. Добрый корабль по имени «Ливи», стройный, с округлым корпусом и снежно-белыми парусами...
И он слышал ее смех, ее очаровательный зовущий смех... Тяжелее всего было вынести это...
Он отошел от окна и заметался взад и вперед по комнате. Потом резко остановился около иллюминаторов в передней стене, через которые открывался вид на Реку. Здесь находился корабельный штурвал, большое рулевое колесо, вырезанное им из дуба. Эта комната была его капитанской рубкой; за ней располагались еще две — спальня и помещение, в котором жил Джо. Здание при постройке врезали прямо в склон холма, ближний к берегу Реки. Его переднюю часть, в которой находилась рубка-кабинет, поддерживали тридцатифутовые стояки из дубовых стволов. Сюда можно было попасть по лестнице — или, пользуясь морской терминологией, по трапу с правого борта. С задней стороны в доме имелся еще один вход, располагавшийся около вершины холма. На крыше рубки находился большой колокол — единственный металлический колокол в этом мире. Как только водяные часы в углу кабинета покажут шесть утра, он подымется наверх и ударит в колокол. И темная долина Реки немедленно наполнится жизнью.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ