Сказочный корабль

На мгновение все замерли, шокированные. Абдулла застыл с открытым ртом, затем захлопнул его и огляделся вокруг. Он выглядел почти триумфатором — похоже, он своего добился. Файбрас сурово сжал губы. Джон, упираясь в стол стиснутыми кулаками, нахмурился. Сэм выпустил клуб дыма из своей сигары. Он знал меру презрения Джона к людям — к каждому из них и всему человечеству в целом — и его способность изобретать оскорбительные слова. Джон не имел расовых предрассудков; за всю свою жизнь на Земле он видел не более полудюжины черных. Но он прекрасно знал, каким образом лучше всего оскорбить человека; это знание было его второй натурой.

— Я ухожу! — заявил Абдулла. — Я отправляюсь домой — и я готов держать пари на белоснежный цвет вашей кожи, мистер Джонни, что больше вы не увидите ни платины, ни алюминия.

Сэм поднялся на ноги и сказал:

— Подождите минуту. Если вы хотите извинений, я приношу их вам от лица всей страны.

Абдулла бросил взгляд на Файбраса. Тот равнодушно изучал потолок. Тогда Абдулла сказал:

— Я хочу извинений от него — и немедленно!

И он показал на короля Джона.

Сэм наклонился к Джону и тихо сказал:

— Слишком многое сейчас поставлено на карту, чтобы изображать гордого монарха, Ваше Величество. Кроме того, возможно, что вы — с вашими припадками ярости — являетесь просто игрушкой в их руках, деталью хорошо разработанного плана. Они что-то замышляют, готов держать пари. Проявите выдержку и извинитесь!

Джон нахмурился и заявил:

— Я не приношу извинений вульгарным простолюдинам — тем более этой языческой собаке!

Сэм хмыкнул и воздел к небу руки:

— Когда же ваша твердолобая ланкастерская голова смирится с мыслью, что тут не существует таких понятий, как королевская кровь и божественное право монарха делать все, что заблагорассудится? Что здесь мы все — простолюдины? Или все — короли?

Джон не ответил. Он встал и вышел из комнаты. Абдулла посмотрел на Файбраса и тоже двинулся к выходу.

— Ну, мистер Файбрас, что же дальше? — спросил Сэм. — Вы и ваши люди отправитесь домой?

Файбрас покачал головой.

— Нет, я не сторонник поспешных решений. Но наши переговоры придется приостановить до тех пор, пока Джон Ланкастер не принесет надлежащих извинений. Я даю вам время до завтрашнего полудня, чтобы вы решили этот вопрос.

Файбрас двинулся к выходу.

— Я поговорю с Джоном,— сказал Сэм, — но он упрям, как миссурийский мул.

Файбрас остановился.

— Меня беспокоит, что наши переговоры могут быть свернуты из-за того, что один человек не может сдержать свой язык, — сказал он. — И я не стремлюсь к осложнениям в нашей торговле, которые могут помешать строительству вашего Корабля.

— Вы заблуждаетесь, мистер Файбрас, — ответил Сэм. — Я не хотел бы угрожать, но предупреждаю — меня ничто не остановит. Я получу алюминий — даже если для этого мне придется выгнать Джона из этой страны или явиться к вам в Соул Сити с целым войском.

— Я понимаю вас, — кивнул Файбрас. — Но вы не хотите понять, что Хаскинг не собирается применять силу. Оружие нужно ему не для нападения, а для защиты. Он хочет, чтобы граждане нашей страны спокойно наслаждались жизнью в хорошо охраняемом государстве. И они будут получать удовольствие от жизни, потому что все они имеют одинаковые обычаи и одинаковые цели. Словом, все они будут являться черными.

— Ну, что ж... — протянул Сэм. Он помолчал минуту и затем, прежде, чем Файбрас направился к выходу, сказал: — Простите, мистер Файбрас... вы читали «Гекльберри Финна»?

— Конечно. Когда я был ребенком, я считал ее одной из величайших книг в мире. Потом уже обучаясь в колледже, я снова перечитал ее. Тогда я был взрослым и мог видеть ее недостатки, но, несмотря на это, я получил огромное наслаждение.

— Возмущает ли вас то, что я называю Джима ниггером?

— Вы должны вспомнить, что я родился в 1975 году на ферме вблизи Сиракуз, штат Нью-Йорк. В те времена жизнь сильно изменилась и эта ферма была собственностью еще моего пра-пра-прадеда. Он бежал из Джорджии в Канаду, работал на строительстве железной дороги, после Гражданской войны, вернулся в Штаты и завел ферму. Нет, я не в претензии на вас за то, что вы используете это слово. Негров открыто называли ниггерами в те времена, когда вы писали свою книгу, и белые не видели в этом ничего особенного. Хотя это слово было оскорбительным. Но вы изображали людей и их речь такими, какими они были в действительности. Я понимаю этическую основу вашего романа. Гек колеблется между требованиями гражданского долга и отношением к Джиму как к человеческому существу — и это последнее чувство побеждает. Вся ваша книга была обвинением рабству, обвинением феодальному обществу Юга — это ясно каждому глупцу. Почему же я должен упрекать вас за это?

— Тогда почему...