Скелет в шкафу

– Не думай, – сказала Кравцова. – Не возвращайся туда. Ешь кашу…

Юрай ел жадно, но и смущаясь этого. Проходила оглушительность внутренней чистоты, но он возвращался, хотя чуть было не кончился вовсе…

– У меня, говорят, в детстве были такие температурные приступы, – объяснил Юрай. – Меня вылечила бабка. Мама пошла на это и имела неприятности на работе.

– Ну, считай, я тоже бабка, – усмехнулась Кравцова. – Только это у тебя не детское. Другое…

Она поджала губы и смотрела на Юрая, ожидая, что он сам все поймет и скажет.

Но Юрая занимало не это. Его занимала гостья-спасительница, причудливо вплетенная в семью режиссера Красицкого. С какого боку? Почему? По закону соседства? Не тот случай… Вчера она рассказала ему, что тоже кого-то спасла в их семье… Чертова манная каша, от нее не оторваться, но с ней уходит божественная ясность промытого пробуждения.

– Черт знает что! – воскликнул Юрай. – Я был как новенький. А от вашей каши стал абсолютно вчерашний.

– Ну и слава богу! – сказала Кравцова. – Ничего плохого в этом нет.

– Но у меня были ответы на все вопросы, а сейчас – как всегда. Одни вопросы.

– Разберешься! – бросила Кравцова. – Это умершие знают все, а ты, слава богу, еще живой! И тебе все знать не положено.

Кравцова ушла, а Юрай подумал, что если писать роман, то уже все фигуры, считай, расставлены. Криминальный аборт – он его кончит смертью, медсестра, которая сядет за это в тюрьму. Представилась Тася на скамье подсудимых, затюканная, с плохо промытыми волосами, висящими абы как, а супротив нее импозантные Красицкие в своем горе и в своей силе. Нет, Тасю надо будет спасать, тем более, что все будут на ее стороне. И никто… Никто и не вспомнит в зале несчастную Светку. Здесь будет происходить классовая борьба, а народ судов изначально знает, кто виноват. Смерть из игры выйдет – это нам пара пустяков о ней забыть и встать на сторону убивающего, потому что на нем костюмчика, который сидит, нету, а на Ольге он нарисует отвращающе красивый наряд, чтобы гневу супротив классового врага было больше.

Ах, ходить бы нам всем в лохмотьях да опорках! Куда как пуще любили бы мы друг друга!

Но потом стало стыдно. Ведь и Ольги уже нет, о каком костюмчике думает его голова? И Светки нет, хотя аборт тут был ни при чем. А вот при чем была Тася? С чего это она взялась за такое дело? Хотя что он о ней знает? Вообще мысли его посещают не плодотворные, не романные, так, для очерка нравов. Но как же глупо в наше разлюли свободное время идти на подпольный аборт? Дичь какая-то… Но нету дурочки, чтоб задать ей этот вопрос. И, в сущности, все вопросы закрыты. Разве что кроме одного: что за таинственная дама наведывалась ночью к Красицким?

Надо об этом сообщить хозяину дачи, но он, говорят, плох, куда ему еще дурные вести?

Однажды ночью Юрай проснулся от странной не то мысли, не то острого воспоминания, что ему известно нечто важное. Знание как бы прошло по комнате, коснулось лба, и касание было ему знакомым. Он не сумел его остановить, вернуть, рассмотреть, просто касание – и пронзительное ощущение истины.

«Меня чуть-чуть не добили до кондиции, – думал Юрай, – еще немного, и я стал бы видеть человеческие внутренности, взял бы патент и жил припеваючи, рассматривая осклизлые и сизые человеческие потроха. Цены бы мне не было…»

Сон, естественно, кончился, пришлось осторожненько, чтобы не разбудить Нелку, встать и выйти во двор. Было тепло, звездно, и во дворе Красицких под полной луной у куста сирени стояла женщина. Она просто стояла и смотрела на дом, и в этой позе были покой и достоинство, но Юрай ее спугнул своим тяжелым и громким сходом со ступенек, она повернула голову в его сторону и тихо ушла в темноту.

– Эй! – крикнул ей Юрай. – Эй!

На его крик выскочила Нелка, побежала во двор Красицкого, но, конечно, там никого не было, дом одиноко и мертво спал.

– Тебе показалось, – с тревогой посмотрела на Юрая Нелка. – Ну кто? Кто придет сюда в три часа ночи стоять под кустом. Сообрази…

– Значит, привидение, – сказал Юрай. – Я, оказывается, вижу привидения, и ко мне пора вызывать психовозку.

Он не знал, что об этом же самом думала Нелка, потому как его крик в ночи разорвал ей сердце, а ведь ее предупреждали, что после таких, как у Юрая, мозговых травм могут быть и галлюцинации, и амнезия, и вообще неизвестно что, значит, говорили правду. Она увела своего увечного мужика в кровать, бормоча какие-то ласковые слова, а Юрай думал, что, может, это и вправду галлюцинация, ведь он вышел на улицу после того оглушительного знания, которое коснулось его лба. Коснулось и исчезло. Он вышел, а во дворе стоит женщина, она повернула к нему голову и не растворилась, как привидение, а ушла, как человек, приминая дорогу…