Скелет в шкафу

Когда долго хвораешь, лучшая игрушка – мысль. Вот уж с ней не соскучишься. Она сопровождала Юрая в его неспешных прогулках по проверенному маршруту, который пролегал теперь и по соседнему режиссерскому двору, пустому и заброшенному. Юрай научился отдыхать на лавочке возле веранды режиссера. Это было теплое заветренное место. Потом он шел вокруг дома и останавливался возле большой садовой скамейки, которая стояла у стола для пинг-понга. Здесь всегда была тень, здесь был север дачи. Здесь он и обнаружил когда-то, видимо, существовавший второй вход… Остались следы старого крыльца, может быть, с кокошником, который сняли по причине его старости и гнили. Вообще с этой северной стороны дача режиссера была изношена как бы больше. Тень и холод тихонечко чернили дерево, а потому старое крыльцо и сгнило раньше. Осталось в стене окно-дверь. Переплет окна явно был новый, а низ двери старый, зеленоватый. К двери плотно прилегал кусок бревна, как бы сход. Юрай понял – когда дача была полна народу, то дверь эта могла открываться, и, возможно, дочь режиссера бегала на свидания прямиком из спальни по бревнышку или, наоборот, к ней ночью можно было легко войти… В воображении Юрая дом ожил, заговорил, здесь стало весело и романтично, ночные свидания были наполнены лукавой тайной прелестью…

Юрай как-то подошел к бревну, подняться по нему он еще не смог. Он сам не знал, что ищет вокруг, но с этим уже ничего нельзя было поделать – вновь возник этот ниоткуда взявшийся внутренний зуд-водило и сказал ему: ищи. Юрай палкой-тростью, с которой теперь не расставался, лениво шевелил старые сухие листья вокруг дачи, от обнажающейся земли пахло сыростью и крепким грибным духом. Она лежала тут же, рядом, она была подсунута под бревно так ловко, что никоим образом не влезала наверх, она обреталась как бы на своем законном месте – кочерга. Юрай взял ее в руки, как будто знал, зачем и как… Это было элементарно подцепить старую забытую дверь. Она только чуть звякнула стеклом и открылась почти бесшумно. Из дома потянуло горячим застоявшимся воздухом нежилого дома. Кровать Светланы стояла изголовьем прямо к двери. Как же так можно оставлять дачу, если ее открыть – раз плюнуть? А из их дома эта дверь не видна, может, сюда уже и вадились любители чужого… Но Юрай знал – не вадились… Это он думает поверхностную формальную мысль. Ворье, конечно, войти могло, могли кокнуть окно, выдавить дверь, но наличие кочерги под бревном – это уже тайное знание. Юрай разглядывал дверь и понимал, что был один способ ее поддеть – его, Юраев, способ, но он у него сложился не мгновенно, не с налету, он ведь как бы вычертил его на бумаге, он создал его в проекции. Одним словом, он знал, что хотел, когда нашел кочергу. Юрай так же, кочергой, прикрыл дверь и положил ее на прежнее место. Он понял, что это его знание требует от него дальнейших поступков и мыслей, но всем своим поломанным, больным и едва не убитым телом уже протестовал, знал, что надо уйти с этого места и никогда больше к нему не возвращаться. Ему нет дела до тайных ходов в дом Красицкого, тем более, что трагедии, произошедшие в его семье, никоим образом к кочерге дела не имели. Ольгу задушили в перелеске, а Светлана умерла от сердечной недостаточности. При чем тут маленькая деревянная дверь в стене? Пиши детектив, Юрай. На больном досуге самое то. А в жизнь, пахнущую грибами, смертью, затхлой пылью, ржавчиной, звучащую стеклом, комариным писком, скрипом дверных петель, не влезай. Не твое собачье дело.

Но остро хотелось узнать: они были смазаны или нет? Петли? Почему так бесшумно открылась старая дачная дверь, которой просто полагалось взорвать тишину ночи. Юрай подошел вплотную к стене дома. Нижние петли оказались на высоте его груди. Они были жирно смазаны, от души, по желобу стекал ручеек. Масла на петли не жалели, их не смазали, просто полили. Смешно же подумать в наше время, что взрослая молодая женщина Светлана готовит дверь для любовника тайком от папеньки и маменьки? Да и не было ее на даче. Приехали родители, сняли с окон щиты, вот он тут стоит рядом со стеной, щит. Красицкий уехал, его жена задержалась, вышла погулять в лесок – кстати, зачем? Задавал этот вопрос кто-нибудь или нет? Там и осталась… Потом приехала обеспокоившаяся дочь и осталась тоже. Надо ли было ей смазывать старые петли?

Юрай понимал, что все его мысли, как сказали бы в Одессе, «значения не играют». Что это он сам себе устраивает боль на голову, и теперь главное не проговориться Нелке, потому что кончиться это может одним – она просто увезет его отсюда.

И вдруг, сам того не осознавая, из потрохов, из тайного глубинного страха, Юрай почти крикнул:

– Увези! Христом Богом прошу, увези!

– Чего это вы? Сами с собой.