Скелет в шкафу

Монк даже не успел обдумать ответ. Дверь открылась, и пристав пригласил Эстер проследовать в судебный зал. Она поднялась с величайшим достоинством и, пройдя мимо Монка, задержалась на пороге, чтобы одернуть платье, — процедура, которая всегда ее безумно раздражала. Послала Калландре улыбку через плечо и, чувствуя, как сжимается желудок, проследовала за приставом по коридору.

В огромном помещении с высоким потолком и забранными в деревянные панели стенами было столько народу, что людские массы, казалось, напирают на Эстер сразу со всех сторон. Повсюду — любопытные лица. Эстер чувствовала тепло, исходящее от собравшихся тел, слышала, как они ерзают и тянут шеи, чтобы рассмотреть ее получше, как они дышат, перешептываются и шаркают ногами, стараясь удержать равновесие. В ложе для прессы порхали карандаши, царапая на бумаге предварительные заметки и набрасывая контуры лиц и шляпок.

Глядя прямо перед собой, Эстер прошла к возвышению для свидетелей, ненавидя себя за легкую дрожь в коленях. На ступеньках она споткнулась и была вынуждена опереться на руку пристава. Эстер поискала глазами Оливера Рэтбоуна и сразу же увидела его, хотя в белом адвокатском парике он был плохо узнаваем. Рэтбоун улыбнулся ей с отстраненной вежливостью незнакомца, чтобы не сказать — холодно.

Эстер почувствовала себя совсем скверно. Пришлось взять себя в руки и вспомнить, зачем она пришла в этот зал. Она скосила глаза в сторону сидящего на скамье подсудимых Менарда Грея. Он был бледен; румянец, казалось, навсегда исчез с его лица. Выглядел он утомленным и очень испуганным. Этого было достаточно — храбрость, в которой так нуждалась Эстер, вернулась к ней немедленно. Что значили ее глупые детские страхи по сравнению с судьбой Менарда?

Положив руку на Библию, она назвала свое имя и поклялась говорить только правду. Голос ее был тверд и звучал ровно.

Рэтбоун приблизился к ней на два шага и негромко начал:

— Мисс Лэттерли, насколько я знаю, вы — одна из тех молодых женщин благородного происхождения, что откликнулись на призыв мисс Найтингейл, покинули отчий дом и отправились морем в Крым сестрами милосердия, дабы ухаживать за нашими ранеными солдатами.

Судья, пожилой человек с широким суровым лицом, чуть наклонился вперед.

— Я не сомневаюсь, что поступок мисс Лэттерли заслуживает восхищения, но какое отношение имеет ее опыт сестры милосердия к рассматриваемому делу? Обвиняемый не служил в Крыму, да и преступление было совершено на английской земле.

— Мисс Лэттерли познакомилась с жертвами этого преступления в крымском госпитале, милорд. Именно там следует искать корни данного преступления — там и на боевых полях Балаклавы и Севастополя.

— Вот как? Я, признаться, понял из представленных обвинителем сведений, что корни следует искать в Шелбурн-Холле. Продолжайте, пожалуйста. — Он снова откинулся на спинку судейского кресла и мрачно воззрился на Рэтбоуна.

— Мисс Лэттерли! — Рэтбоун повернулся к Эстер, готовясь выслушать ее со всем вниманием.

Осторожно, взвешивая каждое слово, она начала свой ответ, но затем живые воспоминания тех лет встали у нее перед глазами. Эстер поведала суду о госпитале и о раненых, за которыми ухаживала. Пока она говорила, в зале установилась полная тишина, люди затаили дыхание, никто не шевелился. На лицах был написан интерес, даже Менард Грей на скамье подсудимых приподнял голову и смотрел на Эстер.

Рэтбоун вышел из-за своего стола и в задумчивости расхаживал взад-вперед, стараясь, впрочем, не отвлекать внимания зала от свидетельницы. Однако всем своим видом он как бы напоминал присяжным, что, увлекшись военными воспоминаниями Эстер, им все же не стоит забывать о том, что преступление совершено в Лондоне, а на скамье подсудимых сидит обвиняемый, ожидающий своей участи.

Рэтбоун успел досконально изучить рассказ Эстер: о том, как она получила от брата душераздирающее письмо о смерти обоих родителей, как вернулась в родной дом, охваченный стыдом и отчаянием, о почти полном разорении семьи. Теперь он изредка задавал наводящие вопросы, ни разу не позволив ей повториться или обронить слишком эмоциональную реплику. Следуя наставлениям Рэтбоуна, Эстер с предельной ясностью и убедительностью обрисовала трагедию, постигшую ее близких. Обращенные к ней лица присяжных были исполнены сострадания, и Эстер уже предвидела, какой гнев отразится на них, когда последний кусочек правды станет на место и картина явится перед ними во всей полноте.

Она старалась не глядеть ни на леди Фабию Грей, сидящую в первом ряду в траурном платье, ни на ее сына Лоуэла, ни на его жену Розамонд. Каждый раз, когда глаза ее уже готовы были обратиться к этим троим, Эстер переводила взгляд либо на Рэтбоуна, либо на какое-нибудь лицо в толпе.

Ведомая тактичными вопросами адвоката, она рассказала о своем визите к Калландре в усадьбу Шелбурн-Холл, о первой встрече с Монком и обо всем, что за этим последовало. Несколько раз Эстер оговаривалась и была вынуждена исправляться, но ни разу не вышла за рамки простых и внятных ответов.