Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека

Неандертальцы отлично работали с камнем. Они хорошо освоили искусство изготовления составных инструментов с каменными наконечниками на рукоятке. Почти нет сомнений, что неандертальцы использовали метательное оружие с каменными наконечниками. Они были очень эффективными охотниками, и методы анализа изотопов (которые изучают соотношение в тканях различных изотопов азота) подтверждают, что по крайней мере несколько раз и в нескольких местах неандертальцы затевали большую охотничью игру с шерстистым носорогом или мамонтом. Тем не менее, несмотря на эту способность приспосабливаться к новым условиям, неандертальцы остались гибкими с поведенческой точки зрения, и, если менялись условия, они меняли свой рацион. По словам моего коллеги, Офера Бар-Йозефа, они ели то, «что было вокруг». В северных широтах, где обычно жили неандертальцы, в рацион времен ледникового периода входили животный белок и жиры, добываемые охотой на крупных травоядных, которыми изобилует тундра. Но микроостатки, извлеченные из зубного камня на челюстях 40,000-летнего неандертальца, найденного в местечке Спи в Бельгии, указывают на то, что их владелец также потреблял большое количество разнообразных растительных продуктов и по крайней мере некоторые из них были приготовлены. В Италии мы видим тот же самый прагматизм, отраженный в охотничьих стратегиях, судя по костям, отличающихся в теплые и холодные времена. Благодаря таким исследованиям неандертальцы представляются как адаптирующиеся и находчивые, хотя, что характерно, их методы обработки камня не сильно отличаются во времени и пространстве. Очевидно, они следовали древнему шаблону гоминидов по адаптации старых инструментов к новым целям в связи с изменениями в окружающей среде, в то время как человеку современному свойственно изобретать новые технологии.

Неандертальцы не имели дела с информацией в том виде, в котором мы имеем сегодня. Современный человек, по-видимому, уникален в своей способности анализировать внутренние и внешние переживания с помощью словаря мыслительных символов. Мы можем затем мысленно соединять и повторно комбинировать эти символы, чтобы описать не только мир как он есть, но и сформулировать, каким он мог бы быть. Способность манипулировать абстрактными понятиями предусматривает практически бесконечное количество возможностей, в частности наше хваленое творчество; и, несмотря на некоторые намеки, любое разумное чтение записанного материала делает очевидным, что наш особый вид изобретательности уникален для нас. Да, неандертальцы тоже в какой-то мере обладали эмпатией. Мы можем увидеть, как это выражено, например, в погребении умерших — занятии, которым они занимались время от времени, хотя и очень простом. Действительно, обеспечивающие долгосрочное хранение захоронения почти всегда объясняют, почему у нас так много ископаемых останков неандертальцев, доступных для изучения. Но неандертальцы очень редко — многими это считается спорным — размещали в могилах все, что могло быть символическими артефактами.

В целом кажется, что жизнь неандертальцев была лишена символических объектов. Практически все ранние символические фигуры, пускай и не совсем обоснованно, связываются с Homo sapiens. Можно с уверенностью сказать, что символические объекты не были обыденностью в жизни неандертальцев. Аналогичные выводы можно сделать и об их повседневном поведении. Отношение неандертальцев к каннибализму кажется нам ужасающе прагматичным, без какого-то намека на ритуал, в который превращается эта ужасная практика для современных людей. В общем, данные о неандертальцах достаточно красноречиво доказывают, что можно быть действительно очень умным без демонстрации как конкретного вида мышления, которым обладают современные человеческие существа, так и случайного поведения, которое из него следует.

В первом десятилетии текущего столетия была найдена золотая жила информации для тех, кто, как я, все больше и больше интересуется происхождением нашего вида и его необычными наклонностями. В 1998 году я опубликовал книгу Becoming Human, в которой набросал контуры казавшегося мне наиболее возможным сценария, объясняющего быстрое и невероятное видоизменение необычной обезьяны в беспрецедентное в истории мира существо. То, что мы узнали в последующие полтора десятилетия после публикации книги, чрезвычайно расширило круг информации, которая может быть пущена в ход в этом вопросе, и подкрепило мои ранние выводы.