Скелеты

— Местные бизоны побывали на зоне, нормальными людьми возвратились бизоны. И! — дал он команду, махнул невидимой гитарой, переключил невидимую примочку: — Воу-воу-воу…

— Та-та-та-та!

— Вову исправила зона, там…

— Вова обрел Христа! — загорланили они хором.

— Длинные волосы бога смущают Вову, а так…

— Ничто не смущает Вову!

В приоткрытую дверь сунулась озадаченная физиономия сторожа Чупакабры. Убралась, и друзья прыснули от смеха.

— Шутки в сторону, — сказал Ермаков. В глазах плясали веселые чертики. — Где деньги, Лебовски?

— Какие деньги?

— Которые вы заколачиваете с «Церемонией». Где откат? Где оплата авторских прав за придуманное мною название?

— Подавишься, Ермак. Ты ушел из шоу-бизнеса. Капуста наша. Снимай себе лепреконов.

— Жлоб ты, Толя. Песню о Вове я вам петь запрещаю.

— Песню о Вове? Чтобы Мельченко инфаркт схватил, а директриса меня уволила?

— И давно вы играете?

— Полгода. Печаль меня заела, ностальгия. Дай, думаю, попробую, а вдруг… Нашел трех студентов. Лариса, жена моя, говорит, я с детским садом вожусь. Вокалист у нас славный.

— Да ну, — ревниво насупился Ермаков.

— В четверг послушаешь. У нас дебют будет. А потом автограф-сессия. Если повезет, получишь наши автографы.

— Саботирую, выкрикивая: «жалкая пародия» и «Хитров продался».

Снова скрипнула дверь, и женщина с веселеньким начесом попросила Хитрова подняться в актовый зал.

— А давай я к тебе вечером в гости зайду? — предложил Ермаков. — Посидим, — он щелкнул пальцем по шее, — в неформальной обстановке. Супруге меня представишь. На дочурку охота вживую посмотреть.

— Понимаешь… — помедлил Хитров.

— Нет, я не напрашиваюсь, — заверил Ермаков. — Все прекрасно понимаю…

— Не в этом дело. Мы сейчас у моих родителей живем. У нас в квартире…

(змеи, гнездо извивающихся копошащихся змей)

…ремонт. Да вот затеяли под праздники… Ты-то где живешь?

— На Быкова.

— Кассеты не выбросил?

— Обижаешь. — Он сбился, что-то обдумывая. — Все в тумбочке.

— Тогда у тебя в девять?

Словно и не было этих лет, Ларисы не было и Юлы…

— Жду!

Друг ушел, а отрешенный Хитров побрел на второй этаж. Возле бокового, ведущего к женскому туалету коридора стоял Чупакабра. Он вглядывался в темноту: там протекал кран и вода цокала о рукомойник. Сторож встрепенулся, заслышав шаги, и быстро, потупившись, зачапал вниз по лестнице. Остался запах спирта как ментальный след.

Пятиклашка в платье снежинки шагала по вестибюлю. Из актового зала доносилось аханье Мельченко.

Хитров посмотрел в коридор. Тьма клубилась, подобно дыму, чуть раздуваемому одинокой лампочкой. На стене напротив ниши отчетливо виднелась тень. Она скользила по побелке, подрагивала черным костром. Тень кого-то сгорбившегося, спрятавшегося за пианино.

Снежинка, поздоровавшись, свернула в коридор. Он застыл и смотрел напряженно, как она идет, все ближе и ближе к туалету, к музыкальной рухляди. И тень напряглась, руки отделились от туловища, скрючились пальцы… Нет, фантазия дорисовывала подробности, он не мог бы различить таких деталей.

Снежинка поравнялась с нишей.

Он открыл рот, чтобы предупредить, занес ногу, готовый ринуться в коридор…

Тень вылетела из-за пианино наперерез снежинке.

— У-у-у-у-у! — прогудела тень.

— А я и не испугалась, — сказала снежинка флегматично.

Прятавшаяся в нише снежинка номер два взяла ее под локоть, и девочки юркнули в туалет.

Хитров облизал пересохшие губы.

— Идиот! — в сердцах пробормотал он.

10

Андрею Ермакову было двенадцать лет, и у него болели ноги. Тупая боль проникала в икры, колени, бедра, заставляла выгибаться и сучить пятками. Волокна мышц становились веревками, которые наматывал на кулак беспощадный палач. Андрей хныкал во сне, метался по кровати, комкая простыни, а испуганная мама дежурила у постели.

— Тише, тише, сыночек, — шептала она и протирала вспотевший лоб мальчика, смачивала пересохшие губы.

Днем все проходило. Точно не было ночной ломоты. Ночных пыток. Но он не обманывался. Боль ошивалась рядом, ждала сумерек. Терпеливо полировала дыбу. Боль издавала звук: в бреду, в тревожном полусне, он слышал щелканье. Тарахтение, с каким пересыпаются детские кубики. Боль хватала за голени, и у нее были руки, изящные, как ручки фарфоровой пастушки на бабушкиной полке.

— А сейчас, молодой человек, вы не ощущаете никакого дискомфорта?

Андрей мотнул головой. Он смотрел в окно, на густые кроны каштанов и синеватые пики елей. Лето было в самом разгаре, над кладбищем парили птицы, а врачебный кабинет пах йодом и бинтами.

Андрей сидел на кушетке, закатав штанины. Рядом бледная и невыспавшаяся мама нервно шелестела пакетом, и это раздражало.

Усатый доктор что-то чиркнул в тетрадке.

— Вы не ударялись? Ушибы, травмы, переломы? Ортопедические проблемы?

— Вроде нет, — сказала мама.

— Нет, — подтвердил он.

— Позвоночник не ноет? Сердце? Горло?

— Горло? — переспросила мама.

— Боли в ногах могут быть симптомами ангины или гриппа. Как насчет отеков? Хронической усталости? На аппетит не жалуемся?

«Нет, нет, нет», — говорили они с мамой.