Скелеты

Журавель потупился. В две тысячи седьмом он будет воровать железо из вагона товарного поезда, и поезд отрежет ему ноги по пояс. Он перестанет пить, начнет посещать собрания свидетелей Иеговы (здешние иеговцы арендуют комнатку в здании швейной фабрики), встретит там женщину и там же детским шампанским отметит свадьбу. На сэкономленное пособие по инвалидности молодожены поедут в Сочи, и Журавель первый раз увидит море.

— И ты?

Женис Умбетов сплюнул на гравий. Через шесть лет сын библиотекарши зверски убьет гостиничную проститутку и будет осужден на полтора десятилетия в колонии. Его мать уволится из школы, не выдержав сплетен, но снова вернется к учебникам, когда поутихнет шумиха и коллеги забудут дефективного ученика.

Саша Ковач — ему осталось целых семь лет жизни — нагнулся и вытащил из насыпи нож. Повертел его, сдул пыль. Андрей наблюдал, открыв рот, как Ковач подносит лезвие к предплечью и полосует себя. Кожа разошлась под сталью. Обнажилось желтое сало. Точно маленький ротик открылся чуть ниже складки локтевого сгиба. Багряные струйки потекли по запястью, забарабанили по земле.

— Сойдет? — спросил Ковач.

— Да че ты, — кисло улыбнулся Солидол, — че ты, братан!

Он по-дружески пихнул Ковача, и тот, засмеявшись, пихнул его в ответ. Напряжение спало, защебетали птицы, и облака снова поползли над кладбищем.

— Перевязать надо, Сань. Ну, ты цирк в натуре устроил. — Солидол зыркнул на мальчиков. — А вы че до сих пор тут? Валите, ну!

Проходя мимо поликлиники и кладбищенских пихт, Андрей вспомнил все это, будто кино прокрутил в голове. Четко, слишком четко, вероятно, он дофантазировал отдельные детали. Заполнил лакуны несовершенной памяти. Хитров, Солидол, Саша Ковач, который уже тогда снабжал Варшавцево героином и порой отпускал наркотики в долг, и далекое-далекое, щелкающее болью роста лето.

11

Некоторое время он стоял во дворе, выпуская клубы табачного дыма, поглощая одну сигарету за другой. Как обжора после вынужденной диеты. Курил и наблюдал за окнами бабушкиной квартиры. Ретировавшись утром, он не выключил свет. Он четко видел люстру, наличники и верхнюю поперечину межкомнатного дверного проема темных, ведущих в пустую спальню дверей. Или она не пуста? Желтый прямоугольник окна гипнотизировал. Он ждал, что в любой момент призрак прильнет к стеклу, высматривал тень или движение за кухонными занавесками.

Вскоре организм перенасытился никотином, и конечности задубели на ветру.

«Ох, Машка, если бы ты знала», — мысленно обратился он к бывшей возлюбленной.

И пошел в подъезд. Не сразу справился с ключом: пальцы подрагивали.

— Ну, здравствуй, — приветствовал его мужской голос. И он почти сорвался, почти рванул, бросив квартиру открытой, но сообразил, что испугался телевизора.

— Я скучала, дорогой, — сказала актриса, обнимая сериального мужа.

Андрей выругался. Недоверчиво осмотрел комнату. Смятые простыни, пульт и чашка на полу у кровати, скинутые впопыхах тапочки. По стенам не стекала зеленая слизь, пятно несмываемой крови не проявилось на линолеуме. Все та же непримечательная бабушкина комнатка, по наследству перешедшая внуку.

Он выключил звук телевизора, заткнул болтливую актрису. Собрался с духом и пошел к спальне. От волнения вспотела спина. Он был возбужден, но почему-то не испуган. Пещера ужасов в этом луна-парке оказалась сделана на славу, отличная механика, грамотные скримеры, убедительные костюмы статистов. Атмосфера впечатляет, и попкорн вкусный. Но луна-парк остается луна-парком, у привидений нет зубов.

Он чувствовал себя зрителем, а не полноценным участником происходящего. Словно рассматривал спальню сквозь 3D-очки.

«Тумбочка будет стоять на своем положенном месте, запертая, — таковы правила фильмов ужасов».

Тумбочка была перевернута отворенным брюхом к потолку. Из нее вывалились блестящие гирлянды магнитной ленты. Ворох пленки, которую кто-то остервенело вытягивал из компакт-кассет. Сами кассеты лежали разломанные, извлеченные из коробок. Вкладыши были изорваны на мелкие кусочки. Пластмасса потрескалась.

Он уже не был так уверен в беззубости привидения. Руки у того точно имелись, чтобы уничтожить юношеские сокровища. Пока Андрей гулял с Никой, пока навещал учителей и Хитрова, пока ужинал у мамы, в пустой и запертой квартире немыслимая сила раскурочивала и ломала.

И хотя он никогда бы не вставил в магнитофонную деку ни одну из этих кассет, десять лет как обесценившихся, он ощутил обиду и раздражение. Он собирал их, он ездил за ними в область, перезаписывал, всегда бережно проматывал к началу. Не затем, чтобы их выпотрошила потусторонняя сволочь.

В нулевых в Варшавцево было много киосков с аудиопродукцией и большой магазин. Но продавалась там эстрада и шансон, сборники «Союз» и «Хиты осени». В лучшем случае — саундтреки к Балабановскому «Брату-2», избранные песни «ДДТ» и Цоя. Легче было найти окаменелости динозавра, чем редкий рок-альбом.