Скелеты

Губы Андрея растянула ухмылка. А. Камертон — псевдоним Артура Олеговича Мельченко, его учителя литературы. Хорошего человека и отчаянного графомана. Кто еще мог вспомнить, что Ермаков кропал стишки? Даже печатался в газете с чудовищным названием «Рудничок». Мельченко пророчил ему большое литературное будущее. Подразумевал, вероятно, что однажды уступит талантливому воспитаннику свой трон. Трон главного литератора забытой Богом провинции. Завидная должность.

Последний рифмованный катрен Андрей написал лет пять назад. Лирика, посвященная Маше, конечно. С музой они расстались по обоюдному согласию, без слез, без обидных выкриков и битья посуды. Не вышло из него ни Бродского, ни даже А. Камертона.

И вот, оказывается, есть люди, всерьез считающие, что он наплюет на дела и найдет в плотном графике время, чтобы тащиться черт-те куда, слушать подростковые вирши… Под Новый год…

К письму прилагался файлик, Андрей щелкнул мышкой, и в браузере загрузилась смастеренная на коленке афиша, милая и бесхитростная. Заливка градиент, обводка, тень, свечение — все опции фотошопа, позволяющие создать максимально нечитабельный текст. Венчала афишу эмблема фестиваля — чернильница с воткнутым в нее пером.

— Да ладно, — пробормотал недоверчиво Андрей.

Внизу шрифтовой каши было набрано:

«Музыкальный подарок от рок-группы „Церемония“».

В голове возник образ Толика, патлатого, тощего, стучащего вязальными спицами по картонным коробкам. Две тысячи первый год, они репетируют в квартире Андрюшиной бабушки: великий барабанщик Толян Хитров и Ермаков, терзающий струны акустической гитары. Провальный дебют «Церемонии» на школьном выступлении. Варшавцево — не тот город, где девушки соблазняются рокерами.

И вот, на тебе, группа, созданная двумя школьниками, до сих пор влачит свое существование, безвестная, но очень упертая.

Андрей понял, что улыбается.

И шева тоже поняла. Крутнулась внутри испуганно. Проголодалась. Крошечная ящерица, уплотнение в районе сердца. Никаких улыбочек. А ну, обратно в свою боль! Шевельнулись ледяные губы незримого колдуна. Зазвонил телефон.

Машенька.

Улыбка потухла, Андрей встал из-за стола, помедлил, рассматривая ее фотографию на экране. Когда-то они договорились не расписываться до рождения ребенка, так что официально женаты не были.

Они не нуждались в регистрации своего союза. И традиции русских свадеб с пьяными бесконечно далекими родственниками, тамадами и ряжеными вызывали у них лишь насмешку. Но после университета они поехали путешествовать по Западной Украине и повенчались в закарпатской церквушке. Живописной, кинематографичной, словно декорации к абсолютному счастью.

Вчерашняя студентка педагогического вуза Маша Аронова улыбалась с фотографии, за ее спиной высился горный пик и синело небо.

Андрей прижал телефон к уху. Впустил ее голос.

— Привет. Я не мешаю?

Правильно выбранный тон. Осторожный, сдержанный, с толикой должного трагизма, как на похоронах.

— Чем ты мне можешь помешать? Я рад тебя слышать.

Время ссор, взаимных оскорблений осталось позади. Кто виноват и что надо сделать с Богданом. А Богдан-то не раз и не два признавался, что влюблен в Машку, взахлеб восхищался ею, говорил, что не женится, покуда не отыщет такую же. И украл, только подвернулся шанс. Отвоевал у зазевавшегося Андрея право быть счастливым.

— Как ты? — спросила Маша.

Шева мелкими зубами терзала какую-то мякоть под ребрами. Насыщалась.

О чем она спрашивает? Не запил ли он? Не планирует ли повеситься или вскрыть себе вены? Не забывает ли кормить рыбок?

Ему все-таки тридцатник, здоровый мужик, программу вон ведет, пускай и смотрят ее сплошные шизофреники.

— Все круто, не волнуйся, — сказал он, трогая пальцем зеленую морду Йоды.

«Волнуйся, все не круто», — повторил Йода, мастер инверсии.

— Понравилась твоя новая передача.

Последний выпуск «Мистических историй» был посвящен привидениям старой дворянской усадьбы. В нем нашлось место трем засвеченным фотографиям, УЖАСАЮЩЕМУ шепоту, который наколдовал звукорежиссер, и интервью с подставным потомком графини Анны Топот.

— Шутишь? — спросил он.

— Ты похудел.

«Ты тоже», — едва не брякнул он. Иногда, подвыпив, Андрей приходил к школе, где она работала. Шел за ней до дома Богдана, прикрываясь едва ли не газетой, как шпион в комедиях.

— Слежу за собой.

— Я рада.

Хотелось одернуть ее: достаточно балагана, показушного чувства вины, аккуратного выбора слов. Этой игры в чужих людей. Алло, Машка! У меня же никого роднее тебя не было!

— Андрюш… — она замялась.

Он ждал. Шева ждала, отлепив зубастый ротик от добычи.

— Я не хочу, чтобы ты узнал от знакомых. Правильнее будет самой сказать…

«Ну же!» — заорал он внутренне. Стиснул челюсть так, что зубы заныли.

Она… она…

— Мы с Богданом распишемся в январе. Без кортежей, без фаты, без всего такого.

Будто это было важно, что она не изменила мнения относительно швыряний букетом.

Шева зачавкала с остервенением. Ящерица его персонального страдания.

— Распишетесь? — спросил Андрей холодно. — Вы четыре месяца…

(трахаетесь)

…вместе.