Скелеты

Размышляя о выступлении, Хитров сдвинул к стене стулья, накинул куртку. Бережно спрятал в рюкзак тетрадку со стихами Ермака. Каморка, в которой музицировала «Церемония», находилась над актовым залом, на чердаке. Дом культуры любезно предоставил группе уголок: Хитров был здесь своим, трудился звукорежиссером, записывал народные ансамбли, заседал над микшером во время концертов и городских праздников.

Он запер дверь и протиснулся мимо свалки гипсовых бюстов. Спустился на второй этаж, зашагал по просторному коридору. Часы показывали девять вечера, Юля уже спала.

«А вдруг я, правда, использую группу как прикрытие? — затревожился Хитров. — Задерживаюсь на репетициях, чтобы не слушать Юлькин рев? Чтобы не раздражаться?»

Его охватила тоска по семье, будто до дома было не десять минут езды, а сотни космических парсеков.

Посторонний звук вклинился в гулкую тишину ДК. Он доносился справа, из темного и узкого коридора, ведущего к женскому туалету. Быстрые шаги по плитке.

Хитров оглядел закоулок. Кому там бегать в такое время? Девочки из танцевального ансамбля «Грация» разошлись еще в семь, а работниц Дома культуры после шести не сыскать с огнем. Может, «молодняк» презрел гендерное разделение туалетов?

Завхоз Сергеевна вечно экономила, и лампочка в коридоре горела лишь одна, над поцарапанным пианино. Несчастный музыкальный инструмент громоздился в нише словно для того, чтобы дамы, ожидающие свободной кабинки, имели возможность развлечь себя игрой.

Хитров стоял у сумрачного коридорного устья, а в глубине капала, разбиваясь о рукомойник, вода, и кто-то дышал, громко, как в микрофон. Не в туалете, ближе. Возле ниши. Кто-то скорчившийся прямо за пианино: вот же шевелится на квадратах плитки тень.

В пустом здании заиграла луридовская Candy Says. Хитров вынул вибрирующий телефон. Лариса просила купить бутылку минеральной воды.

— Будет сделано! — он кинул прощальный взгляд на пианино в полумраке и засеменил по лестнице. На своем посту дремал сторож, потрепанный жизнью мужик с красным новогодним носом. Валик, но за глаза все называли его Чупакаброй. В честь мексиканской кровососущей зверушки. Кровь коз дядя Чупакабра не пил, зато регулярно подкреплялся дешевым самогоном.

— Отыграли? — даже сквозь отделяющее дежурку стекло Хитров учуял едкий перегар.

— Да, дядь Валик. — Хитров отдал сторожу ключи. — Чердак я запер.

— А я за тобой запру, — сказал Валик, бесполезный и мирный пьяница. У начальства не хватало твердости уволить его. Четырнадцатого апреля, в день вывода войск из Афганистана, Чупакабра цеплял на рубашку орден воина-интернационалиста и просил Хитрова включать ему песню Юрия Лозы «На маленьком плоту». Объяснял заплетающимся языком, что под эту песню его рота уходила из Кандагара.

Хитров отсалютовал сторожу. На улице падала мелкая крупа. Голову гранитного Ленина увенчала снежная шапка, вроде пыжика, популярного в эпоху позднего СССР. Площадь с одной стороны подковала вогнутая глыба ДК, с другой — остановка, супермаркет и рюмочная «Терем». По пустынной проезжей части ковылял простоволосый коллега Чупакабры.

Хитров нырнул во чрево «жигуленка», служившего ему верой и правдой десятый год. Тронулся с места, обогнул вождя пролетариата. Маневрируя между ухабов, он думал о Ермаке. Жизнь развела, отдалила товарищей. Хитров следил за карьерой Андрея, смотрел «Мистические истории». Стыдно сказать, захаживал изредка на его страничку в социальной сети. Радовался успехам, любовался супругой, Машей. Но в друзья не попросился и сообщения не отослал. Письмо он все-таки набирал пару раз, но стирал, перечитав. На хрена он Ермаку? Скучный тип, прозябающий в провинции, играющий музыку, которая и пятнадцать лет назад перестала быть актуальной. «Звукач» из ДК Артема. Ермак сделал огромный шаг, укатив учиться, а он в том же болотце, разве что вот дочурку-красавицу заимел.

Когда они сидели нормально, как родные люди? И не припомнить уже.

— Каждому свое, — сказал Хитров, и «дворники» поскоблили стекло, покивали согласно.

Дом встретил его ароматом куриного бульона и картофельного пюре.

Лариса привстала на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку.

— Моя рок-звезда, — шутливо сказала она.

Он горделиво расправил плечи.

— Ты еще будешь мной гордиться.

— Я и так тобой горжусь.

На кухне забулькало, и жена, всплеснув руками, упорхнула к плите. Поинтересовалась из-за стены:

— А у тебя будут фанатки? Знаешь, такие, которые мечтают покувыркаться с кумирами?

— Я переадресую их Платону.

— Платону тринадцать или четырнадцать. Это незаконно.

Он усмехнулся. Вообразил трущихся у гримерки группы. Завхоз Сергеевна и директриса ДК в футболках с логотипами «Церемонии».

Хитров подбоченился в дверях кухни.

— У нас что, домашние животные завелись? — спросил он.

— Ты о чем? А, это…

Под батарею было задвинуто чайное блюдце, доверху наполненное молоком. В молоке плавали ломтики хлебной корки.

— Это для него, — сказала Лариса, потупившись.

— Для кого же?

— Ну… для домового.