Скеллиг

Потом мама кликнула меня обедать, а я прокричал, что поем здесь, в саду. Она принесла мне бутерброд и банку колы.

— Ты уж прости, в доме такая неразбериха, и у нас всех такое жуткое настроение.

Она тронула меня за локоть.

— Ты ведь не обижаешься? Майкл? Ты нас понимаешь?

Я пожал плечами.

— Понимаю.

Она погладила мою руку и вздохнула.

— Скоро вес утрясется. Все будет хорошо.

Я уселся на кирпичи, уложенные штабелем возле дома. Съел бутерброд, отхлебнул колы. Мне вдруг вспомнился наш старый дом и мои кореша, Лики и Кут. Небось гоняют сейчас мяч на верхнем поле. И будут гонять целый день.

Потом я услышал, как позвонили в дверь. Пришел доктор Смертью. Это я про себя его так прозвал: лицо больно серое, совсем не улыбчивое, и черные пятнышки на руках. Я его уже видел на днях, когда он садился в машину возле нашего дома и включал зажигание. По-правильному его зовут доктор Сартью. И в лицо я его Смертью не называю. Но все равно, такая фамилия ему куда больше подходит.

Я допил колу, немного посидел и отправился обратно в гараж Времени прислушиваться к шорохам или собираться с духом не было. Я включил фонарик, поглубже вдохнул и на цыпочках двинулся внутрь.

Какие-то мелкие черные существа порскнули из-под ног во все стороны. Дверь за моей спиной все скрипела и стонала, пока не замерла на своей единственной петле. Под лучом фонарика роилась пыль. В углу что-то царапало, мерно, без устали. Я прокрался дальше, и на лбу осела густая паутина. Среди этот нагромождения доисторической мебели, кухонных шкафчиков, свернутых ковров, труб, ящиков и досок ступать было особенно некуда. Я то и дело пригибался, чтобы не ткнуться в свисавшие с балок резиновые шланги, веревки и солдатские скатки. Я был уже весь облеплен паутиной. Бетонный пол крошился под ногами. Чуть приоткрыв дверцу огромного буфета, я посветил внутрь и увидел, как бросились наутек миллионы древесных жучков. А на дне глубокой каменной вазы я разглядел кости какого-то мелкого животного: видно, свалился туда да умер. Повсюду лежали дохлые навозные мухи. Еще я нашел пачку старых газет и журналов, чуть не пятидесятилетней давности.

Двигался я ну очень осторожно. И больше всего боялся, что все это сейчас рухнет мне на голову. От пыли першило в горле и чесалось в носу. Я знал, что меня скоро хватятся, и выходить надо поскорее. Я лег пузом на приземистый старый сервант и осветил все пространство до дальней стены. И увидел его.

Мертвец!

Он сидел, прислонившись к стене, вытянув ноги, покрытый пылью и паутиной, как все вокруг. Лицо мертвенно-бледное, почти прозрачное. Волосы и плечи усеяны мертвыми мухами. Луч фонарика шарил по его лицу, по черному костюму.

— Что тебе нужно? — спросил он.

Открытые глаза смотрели на меня в упор.

Голос такой скрипучий, словно хозяин непользовался им много лет.

— Что тебе нужно?

Сердце мое бешено колотилось, бухало.

— Гак что тебе нужно?

И тут меня позвали.

— Майкл! Майкл!

Пятясь, то и дело на что-то натыкаясь, я выбрался наружу.

Кричал папа. Он уже шел ко мне по заросшей тропинке.

— Мы же тебя предупреждали… — науал он.

— Да, да. Конечно.

Я судорожно счищал с себя паутину и пыль. Прямо с подбородка стряхнул паука на длинной нити.

Отец приобнял меня.

— О тебе же печемся.

Он снял с моих волос труп навозной мухи. А потом стукнул со всего размаха кулаком о стену гаража. Здание содрогнулось.

— Видишь? Ты хоть представляешь, что может случиться?

Я успел схватить его за руку, чтоб он не ударил снова.

— Не надо, пожалуйста, я все понял.

Он сжал мое плечо и пообещал, что все снова будет хорошо, очень скоро.

— Пыль не забудь стереть, — засмеялся он. — Маме в таком виде на глаза не показывайся.

Глава 4

В ту ночь я почти не спал. Стоило задремать, я тут же видел его: вот он выходит из гаража, вот идет по дорожке к дому. Он мерещился мне даже в комнате. Возле самой кровати. Стоит весь пыльный, бледный, усыпанный дохлыми мухами.

— Что тебе нужно? — шептал он. — Говори, что тебе нужно?

Я сердился на себя, обзывал круглым идиотом. Ведь никог о я на самом деле не видел. Наверняка померещилось. Я лежал, пялился в темноту, слушал папин храп. Еще можно различить дыхание малышки. Она дышит с хрипом и свистом. Совсем глубокой ночью, в непроглядной темноте, я было заснул, но тут же проснулся от плача ребенка. Мама встала се кормить. Я услышал мамин голос: она утешала, баюкала. Потом наступила глухая тишина, раздался папин храп. Теперь я девочку не слышал вовсе.

Уже светало. Я встал и на цыпочках проскользнул в их комнату.

Кроватка стояла около родительского дивана, вплотную. Мама с папой спали, крепко обнявшись.

Я взглянул на девочку. Просунул руку под одеяло. Под моими пальцами билось сердце — быстро-быстро. Грудь судорожно приподнималась, опадала, девочка подхрипывала и кряхтела. От нее полыхало таким жаром, а косточки такие тонкие, и вся она такая крошечная…