Скеллиг

Он сверлил меня взглядом — холодным, бесстрастным. А сам — бледный как смерть. Уж у него за спиной крылья не вырастут.

— Дай-ка я тебя осмотрю.

Я встал, подошел поближе. Он посветил мне в глаза крошечным фонариком: сначала в один, потом в другой. Потом посветил в уши. Он дышал прямо мне в лицо. От него пахло одеколоном. Потом он задрал мне рубашку и принялся прослушивать спину и грудь стетоскопом. Руки у него были какие-то липкие.

— Какое сегодня число? — спросил он вдруг. — Какой месяц? Как зовут нашего премьер-министра?

Папа смотрел на нас и нервно покусывал губы.

— Умница, — пробормотал он, когда я без запинки ответил на вопросы.

Доктор Смертью взял меня за подбородок, приподнял.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я покачал головой.

— Не робей. Мы с твоим отцом тоже это проходили. Такой период у всех бывает.

Я снова покачал головой.

— Крепкий, здоровый парень, — постановил доктор. — Теперь за ним нужен глаз да глаз. — Он хитровато усмехнулся. — Чтоб из кровати по ночам не выпрыгивал.

Он притянул меня к себе.

— У тебя сейчас непростое время. Внутри, в организме, все меняется. И окружающий мир порой кажется безумным и зловещим. Но ты все одолеешь.

— А Эрни вы лечили? — спросил я.

Он явно не понял, нахмурился.

— Эрни Майерса. Того, кто жил тут раньше.

— А, конечно. Этот из моих.

— А он не жаловался на… ну, будто ему что-то мерещится?

— Мерещится?

— Да, всякое. То в доме, то в саду.

Краем глаза я видел, что папа снова нервно кусает тубы.

— Мистер Майсрс был очень болен, — произнес доктор Смертью. — В сущности, он долгие годы был при смерти.

— Я знаю.

— Чем ближе человек к смерти, тем больше меняется его сознание. Оно становится… менее упорядоченным.

— У него тоже было?

— Ему виделось то одно, то другое. У меня таких пациентов много.

Он снова ухватил меня длинными пальцами за подбородок.

— А ты почаще играй с друзьями в футбол. И, думаю, пора вернуться в школу. — Он взглянул на папу. — Да-да, пора. Он засиделся дома. — Доктор Смертью погладил мои вихры. — В этой голове слишком много дум, сомнений и тревог.

Папа проводил его до двери. Я слышал, как они перешептывались в коридоре.

Завтра — в школу, — весело сказал папа, вернувшись на кухню. Он старательно хорохорился, но по-прежнему покусывал губы и поглядывал на меня испуганно.

— Пап, ты прости меня, — прошептал я.

Он обнял меня крепко-крепко. Мы постояли так немного. Потом выглянули в сад.

— Почему ты расспрашивал об Эрни? — тихонько спросил папа.

— Не знаю. Так просто.

— Ты действительно ходил во сне? Ты сказал правду?

Мне ужасно хотелось выложить начистоту: про Скеллига, про сов, про все, что мы с Миной пережили ночью. Но я представил, как дико это прозвучит, и прикусил язык.

— Конечно, папа. Я сказал правду.

Глава 33

Наутро я и в самом деле отправился в школу. Урок Распутин начал с того, что заставил всех одноклассников меня бурно поприветствовать. Я, по его словам, много пропустил, но он верит, что я быстро все нагоню. Я же в ответ сказал, что изучал эволюцию и знаю про археоптерикса. Он аж глаза выкатил от изумления.

— А как вы думаете, в современном мире, среди людей, есть такие существа? — спросил я.

Он выпучился еще больше.

— Ну, есть люди, которые не совсем люди, а существа, умеющие летать? — уточнил я.

И тут же услышал за спиной язвительное хихиканье Кута.

— Не забудь рассказать про девочку-обезьяну, — прошипел он.

— Это еще кто? — обалдело вымолвил Распутин.

— Девочка-обезьяна, — невозмутимо повторил Кут.

Но тут я услышал, как Лики велит ему заткнуться.

— Могли же остаться существа от обезьяньей эпохи, — настаивал Кут. — Девочки-макаки и мальчики-гориллы.

Я и ухом не повел в его сторону, а пояснил Распутину:

— Чтобы человек взлетел, его кости должны быть пневматизированы.

Он подошел, взъерошил мне волосы.

— Крылья в этом деле тоже небесполезны, — сказал он. — Похоже, ты и вправду прочитал много всего интересного. Молодец, Майкл. А ты, Кут, напрасно встреваешь. Мы отлично знаем, кто здесь мальчик-горилла.

Кут заржал. И оскалился по-обезьяньи, едва Распутин отвернулся и прошел к доске. Распутин сказал, что тему "эволюция" мы уже освоили и теперь изучаем строение человека: мышцы, сердце, легкие, пищеварительную и нервную систему, а также мозг.

— Не пропускай больше школу, Майкл, — добавил он. — Ты ведь не хочешь отстать еще больше?

— Нет, сэр, я буду ходить.

Распутин раскрутил длинный свернутый в рулон плакат и вывесил на всеобщее обозрение разрезанного вдоль человека. Все было видно: ярко-алые легкие, сердце за ребрами, желудок с кишками, сплетение кровеносных сосудов и нервов. Мышцы были бурые, кости — белые, а мозг — голубовато-серый. Это чудище глядело на нас зияющими пустотами глазниц. Класс притих. Многим стало не по себе.

— Таковы все мы изнутри, — сказал Распутин.

Кут опять захихикал.

Распутин пригласил его к доске. И сделал вид, будто сдирает с него кожу и вскрывает грудную клетку.

— Да-да, — приговаривал он. — Внутри все мы одинаковы, какими бы ужасными ни были с виду. И если мы взрежем господина Кута, нашим взорам предстанет именно такая картина.

Он улыбнулся.