Скептические эссе

Труд Бергсона «Непосредственные данные сознания» был опубликован в 1889 году, а «Материя и память» – в 1896-м. Однако его имя прогремело после выхода в 1907 году «Творческой эволюции» – не то чтобы эта книга была лучше других, просто в ней было меньше доводов и больше риторики, и потому она звучала более убедительно. Она от начала до конца не содержит никакой аргументации, а значит, и плохой аргументации; это просто поэтическая картина, приятная воображению. В ней нет ничего, что помогло бы нам сделать вывод, правдива ли или ложна философия, которую он излагает; этот вопрос, который можно было бы посчитать немаловажным, Бергсон оставил другим. Однако, согласно его собственным теориям, в этом он прав, поскольку истину следует постигать с помощью интуиции, а не рассудка, и, следовательно, дискутировать о ней невозможно.

Значительную долю философии Бергсона составляет просто-напросто традиционный мистицизм, выраженный слегка обновленным языком. Доктрина взаимопроникновения, согласно которой разные объекты в действительности не отдельны, а просто воспринимаются таковыми аналитическим разумом, обнаруживается у всех мистиков, что восточных, что западных, от Парменида до мистера Брэдли. Бергсон придает этой доктрине ореол новизны с помощью двух приемов. Во-первых, он связывает «интуицию» с инстинктами животных; он выдвигает предположение, что именно интуиция помогает осе-одиночке из рода Ammophila ужалить личинку, в которую она откладывает яйца, именно так, чтобы парализовать ее, не убив. (Пример неудачный, поскольку исследования доктора и миссис Пекхэм установили, что несчастная оса ошибается ничуть не реже, чем простой ученый со своим неповоротливым рассудком.) Это окутывает его доктрины флером современной науки и позволяет ссылаться на примеры из зоологии, отчего человек излишне доверчивый может решить, будто его взгляды основаны на результатах новейших биологических исследований. Во-вторых, он называет «пространством» отдельность вещей в восприятии аналитического рассудка, а «временем» или «длительностью» их взаимопроникновение, открытое интуиции. Это позволяет ему сделать о «пространстве» и «времени» множество новых заявлений, которые звучат весьма глубокомысленно и оригинально, если предполагать, что речь идет о том, что обычно подразумевается под этими словами. «Материя», будучи тем, что находится в «пространстве», конечно же, является фикцией, созданной рассудком, и это становится очевидным, как только мы начинаем смотреть на нее с точки зрения интуиции.

В этом аспекте своей философии, помимо фразеологии, Бергсон ничего не добавил к Плотину. Разработка этой фразеологии, несомненно, свидетельствует о большом таланте, но это больше талант рекламщика, чем философа. Однако широкую популярность ему завоевало вовсе не это. Ею он обязан своей доктрине о жизненном порыве и реальном становлении. Его великое и замечательное новшество заключается в том, что он соединил мистицизм с верой в реальность времени и прогресса. На том, как ему удалось совершить этот подвиг, стоит остановиться подробнее.

Традиционный мистицизм был доктриной созерцательной, убежденной в нереальности времени и, по существу, философией ленивого человека. Психологической прелюдией мистического озарения является «темная ночь души», которая настает, когда человек безнадежно увязает в тупике в своей практической деятельности или по какой-то причине внезапно теряет к ней интерес. Исключив таким образом деятельность, он переходит к созерцанию. Один из законов нашего бытия заключается в том, что мы всегда, когда это хоть сколько-нибудь возможно, выбираем убеждения, которые позволяют нам сохранять самоуважение. Психоаналитическая литература полна гротескных иллюстраций этого закона. Соответственно, человек, вынужденный созерцать, вскоре убеждается, что созерцание – истинная цель жизни и что реальный мир скрыт от тех, кто погружен в мирскую деятельность. Из этого базиса можно вывести все остальные доктрины традиционного мистицизма. Лао-цзы, пожалуй, первый из великих мистиков, написал свой трактат (если верить легенде) на таможне в ожидании досмотра багажа[10]; и, как и следовало ожидать, книга наполнена мыслью о тщете всякого действия.

Но Бергсон желал адаптировать мистицизм для тех, кто верит в деятельность и «жизнь», кто верит в реальность прогресса и абсолютно не разочарован в нашем существовании здесь, внизу. Мистик – это обычно активный по характеру человек, которому приходится бездействовать; виталист – человек пассивного склада, питающий романтическое восхищение к активности. До 1914 года мир был полон таких людей, людей из «Дома, где разбиваются сердца». Основа их темперамента – скука и скептицизм, отчего они обожают все будоражащее и тоскуют по иррациональной вере; эту веру они в конце концов обрели в убеждении, что их долг – заставлять других людей убивать друг друга. Но в 1907 году у них не было возможности такой разрядки, и Бергсон предложил хорошую замену.