Скептик

– Потом Железная Голова ушел, и мы не знали почему. Теперь он вернулся, чтобы рассказать нам, как это

случилось.

Митчелл поведал им историю, которую уже слышал Жёлтый Бизон, не упуская ни одной детали, как и подобает рассказывать такие истории. Потом он снова сел, и когда лейтенант Брэдфорд нахмурился, потому что он не перевел свою длинную речь, Митчел не обратил на это никакого внимания. Его талисман опять был в силе.

Один за другим говорили индейские воины, предлагая ему будущий рай. Железная Голова вернулся. Он должен остаться, и Кроу снова станут сильными.

Для Мзлона Митчелла не могло быть лучшей жизни, чем эта, среди Кроу. Годы наполнили болью его кости и сделали неподвижными суставы, но от него теперь не требовалось состязаться с молодыми из-за славы. Его «ку» были не меньше, чем у других, а дела оставались и теперь такими же великолепными, как и тогда, когда он их совершал. Пока он жив, его подвиги будут примером, и болтливые скво будут рассказывать о них детям. Женщина Железной Головы сделает все, чтоб ему было хорошо. Правда, индейцы постоянно находятся на грани голода, они не гарантированы от внезапного нападения врагов. Но тут был почет и была безопасность – разумеется, в той степени, в какой она вообще может быть у человека в любом другом месте… тем более у такого, как Митчелл. Но он не должен подавать виду, что его легко удастся уговорить остаться с Кроу.

– Железная Голова вернулся к своим братьям, -веско произнес Митчелл. – Он хотел бы остаться с ними. Но его талисман сказал ему только, что он должен вернуться. Он не знает, должен ли остаться. Ему надо спросить об этом своего духа-покровителя. Завтра он отправится к священным холмам, чтобы узнать, как ему поступить.

«О братья мои, – думал он, – вас легче обмануть, чем белых людей! Я могу обвести вас вокруг пальца. Бы никогда не должны догадаться, что только с вами «мой талисман» имеет силу.»

Митчелл направился к холмам окольным путем. Жёлтый Бизон сказал ему, где оставили тело Вихря, когда тот умер девять зим назад. Был тогда великий траур. Женщины Вихря отрезали свои волосы, а ноги покрыли ножевыми ранами…

То, что осталось от Вихря, лежало теперь под открытым небом на помосте из ветвей, сооруженном в раскинувшейся кроне большого дерева. Лохмотья одеяла, в которое было завернуто тело, свисали клочьями с провалившегося помоста. Птиц не было: вороны и канюки давно сделали свое дело. Под деревом бесформенной грудой лежали выбеленные временем кости жертвенного коня,

Митчелл спешился, ворча от боли в затекших ногах, стал, уперев кулаки в бок, и посмотрел вверх, чувствуя, как его наполняет унылая злость, потому что годы ушли.

Вихрь родился в жилище Кроу и умер в прериях. Он прожил доблестную жизнь, без всяких сомнений и отступлений, хорошо вписываясь в окружающий мир, определенный ему судьбой, и никогда не нуждался в поисках лучшего.

– А что, – вслух произнёс Митчелл, – лошадь, которую они ради тебя убили, и в самом деле приходит на твой свист? А это сгнившее одеяло? Согревает оно тебя зимой?

«Суеверное дурачье! Все до единого! – сказал он себе. – Они боятся всего… всего, кроме смерти. Для них любой зверь может быть духом, а пение птицы – знамением. Все знамения – тайна, а духи – почти все плохие. Кроу – дикари, дрожащие от страха перед всем, что их окружает, жаждущие доброго талисмана, который спас бы их от всех бед, а сущности и причин этих бед они не понимают».

Но Митчелл сгорал от зависти к индейцу, чья жизнь была совершенна, не вызывала сомнений, сгорал от зависти к человеку, умершему честно и пребывающему теперь вне всяких мучений.

Прихрамывая, он повел свою лошадь к подножью священной горы. Ему хотелось бы открыть свое сердце волшебству, которое было бы там, будь он индейцем, но которое он презирал за нелепость, потому что был белым.

Раньше Митчелл уже проходил через всё это. Терпел голод и жажду один в горах и, вернувшись, рассказал старейшинам свое чудесное видение (которого у него не было). Он сумел убедить старейшин и получил свою магическую сумку.

На этот раз было труднее. Он был уже стар, и у него не было никакой надежды испытать благоговение и чудо, которое нашел бы здесь индеец, так как ждал этого чуда. Митчелл произнес нужные заклинания. Он не должен был ни есть, ни пить, пока не получит знака от своего духа-покровителя, но кто увидит в темноте, если он пожует немного пеммикана, который он стащил из парфлеша Той-Что-Молчит, или незаметно прокрадется, чтобы напиться из ручья? Днём он выполнял положенные ритуальные танцы и песнопения.

Страдая от боли в суставах, он неловко и неумело плясал перед невидимыми и безымянными духами, но не получил от них никакого знамения, так как знал, что их не существует.

На третий день он отдыхал от боли в суставах и выжидал, стараясь скоротать время. Мэлон Митчелл, который скоро опять, и теперь навсегда, станет Железной Головой, подставил лицо солнечному теплу и улыбнулся.