Схизматрица Плюс

Вера так и не поправилась окончательно. Год за годом она упорно настаивала на том, что ее преследует некое инопланетное присутствие. Очевидно, это приходило и уходило с переменами в настроении: много дней подряд она могла быть приветливой и веселой, убежденная, что оно «куда-то ушло», но затем Гомес находил ее мрачной и замкнутой, уверенной, что оно вернулось.

Линдсей потакал сумасшествию Веры, заявляя, что верит ей. Впрочем, Гомес тоже верил в присутствие – то есть был уверен, что так выражает она свой уход от реальности. Не зря же она называла это «таким, зеркальным»… Нечто такое, чего нельзя взять – и зафиксировать; нечто неопознаваемо-расплывчатое… Словом, дойдя до точки, Гомес уже и сам начал видеть какое-то мелькание в уголке глаза. Он понял, что это зашло слишком далеко. И они расстались.

Иногда он задумывался: а не спланировано ли все это Линдсеем? Линдсею ли не знать, что лучший капкан для человека – наслаждение и что, вырвавшись из него с потом и кровью, обретаешь истинную силу…

Обожженный болью, Гомес обрел эту силу.

А Сцилард все сыпал и сыпал фактами и цифрами о текущем положении дел на Орбитал-Европе. Будущая обитель жизнелюбивых будет вращаться вокруг спутника Юпитера, представляя собой пену из жестких конструкций, стен и надувных пузырей.

Процветающий клан Константинов уже закончил трубопроводы и готовил к запуску систему жизнеобеспечения… Однако массовый переезд туда тысяч сторонников лиги тут же сожрет все их ресурсы.

Отношения с юпитерианской колонией пузырей были налажены благодаря умению Веры и ее учеников. Но от прочих фракций пузыри – не защита. У них нет к тому ни желания, ни возможностей, ни хотя бы престижа – как у Матки цикад.

Джейн Мюррей призвала взглянуть на вещи с позиций проекта. Поверхность Европы никаких особых перспектив не открывает: что взять с иссушенной вакуумом водноледяной пустыни, омываемой смертельным излучением Юпитера, где от холода мышцы и кости должны ломаться, будто стекло? Но во льду имеются расщелины, темные борозды в тысячи километров длиной… Приливные трещины. Под корой льда есть расплавленный лед, то есть окружающий планету лавовый океан жидкой воды. Постоянное приливное воздействие Юпитера, Ганимеда и Ио дает достаточно энергии, чтобы разогреть океан Европы до температуры тела. А под кружевом разломов этот стерильный океан омывает ложе из геотермального камня…

Долгие годы жизнелюбивые планировали серию тяжелых ударов по неорганике. Начало должны были положить водоросли. Виды, способные прижиться в комбинации солей, характерной для морей Европы, были уже выведены. Водоросли смогут группироваться вокруг свежих трещин, пропускающих свет, питаясь тяжелыми углеводородами, пузырьки которых бесцельно болтаются в бесплодном море. Далее наступит очередь рыб; для начала – маленькие, выращенные из полудюжины промысловых видов, взятых человечеством в космос. Океанических же ракообразных – таких, как крабы и креветки, – известных лишь по древним учебникам, можно вывести путем умелой манипуляции, генами насекомых.

Линии с дефектами развития можно уничтожать снарядами с орбиты, пробивая в паковом льду дыры и открывая доступ свету. Можно экспериментировать на двенадцати трещинах разом, отбирая наиболее адаптивные экосистемы методом проб и ошибок.

Это займет столетия… Снова Гомес взвалил на себя бремя лет.

– Биоконструирование еще в колыбели, – сказал он. – Нужно смотреть фактам в лицо. По крайней мере, при Матке Марсианский Кластер обеспечит нам богатство и безопасность. И единственным нашим врагом будет время.

Резко подавшись вперед, Линдсей ударил железным кулаком по столу.

– Мы должны действовать! Наступил критический момент, когда одно-единственное действие определит наше будущее. Перед нами – выбор между рутиной и чудом. Требуйте чудесного![6]

Гомес был оглушен.

– То есть Европа, канцлер? Замыслы Уэллспринга кажутся безопаснее.

– Безопаснее? – засмеялся Линдсей. – Царицын Кластер тоже казался безопасным. Но дело движется вперед, и Матка, влекомая Уэллспрингом, тоже двинулась… Абстрактная мечта будет процветать, но город падет. И те, кто не умеет мечтать, умрут вместе с ним. И потоки крови самоубийц затопят приваты. Самого Уэллспринга могут убить! Агенты механистов захватят целые модули, а шей-перы проглотят индустрию и банки. И все это – такое привычное и прочное – растает как дым… Оставшись с ним, мы с ним и растаем.

– Но что же нам делать?

– Уэллспринг не один такой, чьи преступления – тайна и амбициозность. И не он последний пропал.

– Вы… вы покидаете нас, канцлер?

– С бедствием и катастрофой вы должны справиться сами. Я в этом деле уже бесполезен.

Все были убиты. Наконец Гомес совладал с собой.

– Почетный канцлер прав. Я тоже хотел предложить нечто подобное. Враги сосредоточат атаки на арбитре лиги. Его лучше спрятать.

Остальные автоматически запротестовали; но голос Линдсея был решающим:

– Никакие Уэллспринга и Матки не вечны. Вы должны поверить в собственные силы. Я в них верю.

– Куда же вы отправитесь, господин канцлер?