Схизматрица Плюс

Уэллс явно занервничал. Все механисты жутко боялись агентов Службы безопасности Колец, не сознавая, что военно-научный комплекс столь тесно вплетается в жизнь шейперов, что к Службе безопасности, тем ли, иным ли образом, принадлежит четверть населения. Вот, например, Бесежная, Африэль и Парр, записные лидеры полувоенных молодежных организаций Голдрейх-Тримейна. У Уэллса куда больше оснований опасаться их, чем Линдсея, с большой неохотой согласившегося принять капитанский чин… Однако Уэллс был насквозь проникнут недоверием и бормотал какие-то пустопорожние вежливости, пока Линдсей не отошел от компании.

Что хуже всего – Уэллс прав. И студенты-шейперы это отлично понимали, хотя вовсе не собирались рисковать с таким трудом доставшимися докторскими степенями, публично выражая согласие с простодушным механистом. Еще бы: если желаешь получить от Совета Колец разрешение на полет к звездам, идеологически ты должен быть безупречен.

Конечно же, Инвесторы – просто рвачи. Человечеству их приход не принес ожидаемого Золотого века. Их даже и умными-то особенно не назовешь. Берут они исключительно непрошибаемой наглостью да сорочьей жадностью на все, что блестит. Слишком алчны, чтобы чего-либо стесняться, точно знают, чего хотят, и в этом их решающее преимущество.

Раздули их силу и значение свыше всякой меры, вот и все. И Линдсей тоже к этому руку приложил. Вспомнить хоть, как они с Норой выторговали за свой гиблый астероид три месяца уроков языка плюс бесплатный проезд до Совета Колец, где Линдсей, немедленно прославившись как первый друг пришельцев, сделал все, чтобы окружить их ореолом таинственности… А значит, он и сам виноват в этом мошенничестве.

Он ведь даже самих Инвесторов обманул! Его инвесторское имя и по сию пору состоит из скрежета с присвистом, означающего «Художник». И до сих пор у него есть друзья-Инвесторы – или, по крайней мере, те, кому доставляет удовольствие его общество…

Инвесторы обладают чем-то похожим на чувство юмора и, несомненно, по-садистски наслаждаются своими надувательскими сделками. И скульптура, подаренная ими и помещенная на почетном месте в его доме, вполне может оказаться всего-навсего парой кусков инопланетного говна!

Бог его знает, какому сбрендившему чужаку втюхали они ту каменную голову. И мало удивительного, что такой горячий юнец, как Уэллс, хочет правды и орет об этом на каждом углу. Не представляет себе парень последствий или же просто на них плюет – слишком еще молод, чтобы жить по лжи. Ну, положим, ложь еще малость продержится. Невзирая даже на новое, выросшее при Замирении Инвесторов поколение, так и рвущееся срывать покровы, не подозревая, что рвут-то они тот самый холст, на котором написан их мир.

Линдсей поискал жену. Она нашлась в своем кабинете, в тесном кругу своей банды заговорщиков, состоящей из профессионалов-дипломатов. Профессор-полковник Нора Мавридес раскинула над Голдрейх-Тримейном обширную паутину. Рано или поздно в ней окажутся все дипломаты столицы. Она была самой известной среди лоялистов своего класса и главным борцом за их дело.

Линдсей прикрывался своей таинственностью. Насколько ему было известно, он единственный из зарубежного отдела остался в живых. Если же уцелели где-нибудь другие дипломаты не из шейперов, то только потому, что старались не высовываться.

Ради приличия он на минуту задержался в кабинете, но безупречные манеры присутствующих, как всегда, действовали на нервы. Он прошел в курительную, где труппа феттерлинговских «Пастушьих Лун» приобщала двоих завзятых театралов к новомодному пороку.

Линдсей сразу же окунулся в роль театрального импресарио. Эти-то верят в то, что видят: старик, немного заторможенный, без присущей прочим искры гения, однако щедрый и окруженный ореолом таинственности. Таинственность – это ведь так романтично! Доктор Абеляр Мавридес на то и рассчитывал.

Он дрейфовал от одной беседы к другой: генетическая брачная политика, интриги Службы безопасности Колец, соперничество городов, научные стычки между «сменами» города, артистические лиги, – различные нити одной и той же ткани. Блеск этой ткани, сложное изящество социальных переплетений убаюкивали его. Порою такие приступы безмятежности настораживали: может, это возраст? Дряблость, предшествующая распаду? Ему, Линдсею, уже шестьдесят один…

Свадебное гулянье подходило к концу. Актеры отправились на репетиции, расползлись по своим древним норам старейшины, и орды детей разбежались по детским садам своих генетических линий. Наконец и Линдсей с Норой смогли добраться до спальни. Нора была слегка пьяна, глаза ее блестели. Присев на краешек кровати, она завела руки за спину, расстегнула платье и потянула. Сложная «шнуровка» на спине с легким шуршаньем разошлась, как паутина.