– В бродяги? Мы, дорогой, не какие-нибудь беженцы, мы – генетические Мавридесы! При должностях, имуществе и состоянии! Здесь – наша крепость! И нельзя оставить ее просто так, когда она нам столько дала… Ничего, после процедуры ты перестанешь тревожиться. Вернув себе молодость, ты посмотришь на мир иначе.
– Я знаю, – согласился Линдсей. – Это-то меня и пугает.
– Я люблю тебя, Абеляр. Обещай мне завтра же позвонить Россу.
– О, нет, – возразил Линдсей. – Нельзя показывать, что слишком торопишься.
– Но когда же?
– Ну, скажем, лет через несколько. По меркам Росса, это – ничто.
– Но, Абеляр, мне больно видеть, как возраст съедает тебя. Слишком далеко зашло. Это просто неразумно… – Глаза ее наполнились слезами.
Линдсей удивился и даже немного встревожился:
– Не плачь, Нора… Сама себе делаешь больнее…
Он обнял ее.
Она прижалась к нему:
– Неужели мы не сможем удержать, что имеем? Я уж сама засомневалась.
– Я – просто дурак, – сказал Линдсей. – Я в прекрасной форме; нет никакого смысла спешить. Извини, что я тебе тут наговорил всякого…
– Победа будет за мной! – глаза ее снова были сухи. – За нами! Мы оба будем юными и сильными. Вот увидишь.
Эту встречу Линдсей откладывал сколько мог. Но теперь ему уже недостаточно было одних ингибиторов да диеты. Ему шел шестьдесят девятый год.
Демортализационная клиника располагалась на окраине Голдрейх-Тримейна, в растущей грозди надувных пузырей. Пузыри, связанные между собой трубами, могли возникать либо исчезнуть за одну ночь – идеальное обиталище для Черных Медиков и прочих сомнительных компаний.
Здесь скрывались механисты, желавшие продлить себе жизнь шейперскими способами – и не желавшие при этом попадать под юрисдикцию шейперов. Спрос и предложение порождали коррупцию, а тем временем Голдрейх-Тримейн богател, обрастал жирком и расслаблялся. Столица тратила больше, чем зарабатывала, бреши в экономике латались теневыми деньгами.
Страх вынудил-таки Линдсея пойти на это, страх оказаться в немощи, когда все развалится окончательно.
Росс обещал полную анонимность. Все будет сделано мгновенно, за день, максимум – за два.
– Я не хочу ничего серьезного, – сказал он пожилой даме. – Просто декатаболизм.
– Документация по вашей генетической линии у вас с собой?
– Нет.
– Это осложняет дело. – Теневая деморталистка взирала на него, странно, совсем по-девчоночьи склонив голову набок. – Геном определяет природу возможных осложнений. Старение – естественное или по совокупности повреждений?
– Естественное.
– Тогда можно попробовать процедуру погрубее. Гормонотерапия плюс вымывание свободных радикалов антиоксидантами. Быстро и грязно, зато это вернет вам живость.
Линдсей вспомнил странноватую кожу Понпьянскула.
– А какой процедурой пользуетесь вы сами?
– Это секрет.
– Сколько вам лет?
Дама улыбнулась.
– Не нужно спрашивать о таких вещах. Чем меньше мы друг о друге знаем, тем лучше.
Линдсей послал ей взгляд. Дама взгляда не уловила. Он взглянул снова… И понял: она не знает этого языка. По спине Линдсея пробежал холодок беспокойства.
– Нет, так я не могу, – сказал он. – Я вам не очень доверяю.
Линдсей поплыл к выходу из пузыря, прочь от сканеров и пробоотборников, служивших ядром этого маленького небесного тела.
– Неужели вас смущают наши цены, доктор Абеляр Мавридес? – сказала дама вдогонку.
Сознание заработало в бешеном темпе. Сбылись самые худшие предположения! Он обернулся, решив ее осадить:
– Вас кто-то ввел в заблуждение.
– У нас имеется собственная разведслужба.
Он внимательно к ней пригляделся. Морщинки на лице чуточку не на месте, не совпадают со структурой лицевых мышц.
– Вы молоды, – сказал Линдсей. – Только выглядите старо.
– Значит, мы с вами – собратья по одному и тому же мошенничеству. Впрочем, для вас оно – лишь одно из многих.
– Росс уверял меня в вашей надежности. Зачем же рисковать работой, оскорбляя меня?
– Нам нужна правда.
Он пристально посмотрел на нее:
– И всего-то? Попробуйте дедуктивный метод. А в данный момент давайте говорить разумно.
Молодая женщина разгладила свою медицинскую куртку морщинистыми руками.
– Представьте, что я – зритель в театре, доктор Мавридес, и расскажите мне о своей идеологии.
– Нет у меня никакой идеологии.
– А как же с Замирением Инвесторов? Со всеми этими пацифистскими пьесами? Думаете, это инвесторское мошенничество излечит Схизму?
– Вы, оказывается, еще моложе, чем я думал. Задавать такие вопросы может лишь тот, кто никогда не видел войны.
Она перешла на крик:
– Нас вырастили при Замирении! Нам с детского сада твердили, что война побеждена любовью и разумом! Но мы читали историю! И не в обработке Джулиано – а как все было на самом деле! Вы знаете, что случилось с сообществами, в которых нововведения не прижились? В лучшем случае их загнали на какие-нибудь ужасные аванпосты! В худшем – их травят, уничтожают поодиночке, науськивают друг на друга…
Правдивость этих слов ранила больно.
– Но некоторые живут!
Девушка рассмеялась:
– Вы ведь дикий, для чего же вам заботиться о нас? Жизнь и душа ваши – глупость.