Сходка (ЛП)

- Дорогие судьи, - сказал он, - хочу рассказать вам кое о чем. Слышал, подсудимый не лишен последнего слова, я не стану отнимать у вас драгоценного времени пространными речами... Обычно я покупал полкило мяса на двенадцать человек. Без костей! Мясник давал мне такое мясо не из уважения ко мне, а из жалости, зная, что нас двенадцать душ, и если разделить на всех полкило мясо, каждому достанется по небольшому кусочку, жена добавит картошки, дольет немного воды - вот и обед. Если б мясник клал мне кости, я все равно бы смолчал, особенно не побрыкаешься в моем положении, а вспомнишь закон - зовет участкового, говорит, что его оскорбили, составляется акт, присутствующие подписывают (иначе не покупать им больше здесь мяса) и в твоих действиях находят состав преступления. Короче, да будет доволен мясником Аллах, если забуду, добро его выйдет мне боком. Купил я как-то свои полкило мяса и отправился домой со старшим сыном. Работал я в рабочей чайхане. Когда все расходились, мыл содовой водой стаканы, блюдца, стирал пыль там-сям и шел домой. Ужинали мы все вместе. Накрыли на стол, расселись, жена поставила рядом с собой кастрюлю с гатыком и двенадцать блюдец. В каждое их них она выкладывала по большой ложке гатыка и ставила перед нами. В нашем доме не было тайн. Дети знали, что куплено мясо, значит должен быть мясной обед. Все удивленно посмотрели сначала на мать, потом на меня. А куда смотреть мне? Я тоже посмотрел на жену. Никогда не обижал я ее, да и как можно, ведь ей так тяжело приходилось... Жена под нашими взглядами заерзала на месте, и тут в комнату вошла наша черная кошка и, мяукая, уселась недалеко от нас. Она долго мяукала, потом по одному принесла четверых своих котят и снова замяукала, глядя то на нас, то на них. Потом также по одному отнесла их обратно.

Я понял кошку, она мне многое сказала.

"Габибулла, - сказала она, - живем вместе, едим вместе. Просто разные мы, и дело у каждого свое. Ты - чайханщик, бьешься, зарабатывая на кусок хлеба для своих детей: они у тебя сейчас, как высеянные осенью семена. Ты "поливаешь" их, чтобы укоренились, ведь впереди зима, задуют метели, ураганы понесутся над ними. И если они сейчас не пустят крепких корней, то до весны не доживут, а доживут - не дадут плодов. То, что приносишь ты своим "семенам", своим "всходам" на пропитание, охраняю я от воровитых котов, крыс, мышей. Это моя работа, и я ее выполняю. И кур ваших тоже стерегу. Всю жизнь в нашем дворе было шесть кур, среди них и наседки с цыплятами. Но к весне не оставалось ни одного, какие от болезни сдыхали, других вороны потаскали, а иных тетя Пейкан зарезала, детей накормила. Но шесть кур всегда оставались нетронутыми, они и зимой неслись. Дети твои уж больно падки на яйца, в день по двадцать штук глотать могут. Каждый из них в день по два раза ощупывал кур, проверяя есть яйцо или нет. И так плохо приучили их, что кто ни проходит мимо, куры тут же приседают и кудахтают. Хорошие они - все эти шесть кур, яйца несли размером с гусиные и сразу поднимали шум - идите, дети, забирайте. Я и яйца не оставляла без присмотра, чтобы никакая тварь не поела. Днем и ночью охраняла я дом и двор от крыс и мышей, а поздно ночью, перемахнув через высокий забор прокурора, начальника милиции или председателя райисполкома, лазила по их мусорным ящикам, пробавлялась, чем могла. Но всегда возвращалась к тебе, Габибулла. У каждого должен быть свой уголок на земле, который бы он назвал своим. Говорят, "кто косо глянет на мастера, учителя, у того из глаз кровь прольется". Видела я, как тяжело тебе кормить семью, и не могла еще и я быть тебе обузой, мне этого не позволили бы ни совесть моя, ни убеждения. Ты - умный человек, что не смеешься над этими моими словами - "совесть", "убеждения". Ведь многие думают, что нашему роду-племени ничего такого не дано. От пресмыкающихся до плавающих и летающих есть душа во плоти, а если они есть, так что сомневаться в том, что плоть со ртом и зубами? Рот кормит плоть, поэтому ему должно работать, чтобы жило тело, которое все это носит.

Все живущие на земле, кроме человека и медведя, совестливы и великодушны. Иначе, насытившись, они оставили, припасли бы немного хоть на завтрашней день, унесли бы в свое гнездо, нору. Но в них нет корысти, как у медведя и человека, для них главное - утолить голод, плохо ли, хорошо ли, они накормили себя и отдыхают. Но кормить человека, как горящий бензин, как пожар, воздух и тот от него горит, лей воду - он разгорается еще больше. Тебя, Габибулла, я потому так сильно люблю, что ты такой же, как мы, - нет в тебе корысти.