СХОДНИК-II

День выдался жарким, да и вечер уступал ему лишь ненамного. И все же сильно смахивало на то, что бисеринки пота, изрядно проступившие на челе Борзяты, образовались отнюдь не по климатической причине.

– Зря связался с тобой, рискуя семью свою обездолить! Все же, аще послушным будешь, ничего не утаив от мя, исполню, что обещал. И защищать буду! – в силу неимоверной приязни к тебе… Однако пора нам направиться к частоколу, – резюмировал Молчан, предваряя переход от слов к делу…

VII

– Справедливо не мог я нарадоваться на Тимошку, аки ученика свово в ловитвенном промысле, удивляясь его смышлености и прыти. На лету хватал любую мою подсказку! А настал день, еже крепко выручил наставника, – молвил Шадр, переворошив уголья. – Ибо приключилась со мной неприятность и вознамерились выпереть из Киева в дальнюю глушь – на выселки нашего княжества, с запретом выезда оттуда до смертного моего часа.

И се – невзирая на многие заслуги мои пред князем и редкостные охотничьи подвиги! Вовек не прощу!

– И куда ж, аще не секрет? – полюбопытствовал мнимый Радислав, поддерживая рассказ ветерана ловитвы с богатым жизненным опытом.

– В Полоцк, где Владимир-князь сильничал тамошнюю княжну Рогнеду, девства лишив ея, и поначалу шибко сопротивлялась та, о чем сказывал мне доверенный человек из очевидцев, уже седой, ажно лунь, а тогда – едва за двадесять. И поведал, что не он один, а и все присутствовавшие дружинники неутомимого Владимира, сделавшего аж три захода с малыми перерывами, солидарно облизывались на таковую сласть, ведь и сами были не прочь полакомиться той Рогнедой.

А не судьба! – ведь не по чину возмечтали… Стало быть, пришлось «оттянуться» им вслед на девицах и женках из нижних сословий.

Зело удручался я предстоящей опалой. А допер-таки, посредством чего избежать ее!

Не стану утомлять тебя подробностями, открыв главное: выручить мог лишь добытый мной барсучий жир. Однако прежде надо было добыть вельми упитанного барсука.

И здесь возникли сложности, понеже сей ночной зверь наделен редкостным чутьем, особливым нюхом и неизменной подозрительностью ко всем обитателям леса, не бая уже об охотниках.

Взял я в помощники Тимошку и отправились мы на место, где точно предполагались барсучьи норы. Добрались, выявили немало нор, а не могли понять, каковые из них посещаемые. Елико не пытались, без толку!

Было, уж закручинился я. Ведь понимал: без барсучьего жира и последующего излечения им ушной хвори у некоей зело знатной особы, а я и в лечбе сведущ, отправляться мне в Полоцк, и навсегда!

Тут-то и пособил мне Тимоха, высмотрев у одной из нор отхожее место. Ибо любят оправляться барсуки недалече от главного входа в обустроенные ими подземелья. Прибыв туда за полночь, устроили мы засаду с подветренной стороны, таясь, елико могли. Едва же, с началом рассвета, вернулся он к тому входу и замер, вслушиваясь и внюхиваясь, сразил я его первой же стрелой! И вдосталь оказалось в нем при разделке потребного мне жира – и нутряного, и наружного…

– Получается, барсучье сало и выручило тебя от вечной ссылки? – справился слушатель, уже позевывавший украдкой.

– Точно оно! И столь была оценена заслуга моя, ведь излечил им знатную особу на выданье, что разрешили мне отправиться вместо Полоцка в Тмутаракань сию, хотя и с запретом на возвращение.

«Жестокую «ответку» получил Щадр за преступную дерзость с княжеским оленем, мясом оного и рогами! – мысленно рассудил Радислав, вспомнив информацию к размышлению от внутреннего гласа. – А все же не ему изображать из себя страдальца!

Чуждая он сущность истинно благородной ловитве, хищная! Тать супротив природы! – не в пример достойным, вроде мя. Ведь соблюдая охотничью честь и присущее благородство помыслов и деяний, никогда не промышлял я в заповедных лесах, предуготовленных для охот токмо наших старейшин, боле одной косули за раз. А мельче она оленя! Да и продавал ту косулятину соседям, ведь не было поблизости торга, и за полцены. Рогов же и не вырезал, бескорыстно оставляя на месте… Что до провозглашенной ненависти к Киеву, обнадеживает она!».

И разжигая сие агрессивное чувство, обратился он к униженному и оскорбленному ловчему:

– Никогда не бывав в Киевском княжестве, недоумеваю зверству, учиненному супротив тебя! Изгнать заслуженного мужа из стольного града со всеми удобствами в зачуханную провинцию без удобств, лишив любимого дела и привычных радостей в уюте от знакомых женок, что может быть бесчестней?! Выбросили тебя, надругались и подвергли позору пред сослуживцами! Прав ты: невмочь простить таковое! Вороги, и те не глумятся столь!

И выслушав тебя сей миг, утвердился я, что не праведен ваш Владимир-князь, обесчестивший злосчастную Рогнеду и продолжающий бесчинства над нижестоящими! Не ценит он своих верных слуг, забывчив к их подвигам! И наносит душевные увечья, пребывая в полной уверенности, что никто не отважится отмстить за них! А ведь никто из оскорбленных киевлян и не отважился! Хотя даже Рогнеда – слабая силами девица, не струсила отбиваться от злодея в полном вооружении его.