Отчасти смущало его, что Леонтий – неопределенного возраста и без особых примет, имел не вполне ясную родословную, попеременно представляясь то сыном ромея от армянки, то сыном армянина от ромейки. А при высказываемых недоумениях по сему поводу неизменно ссылался на провалы в памяти по причине контузии еще в малом возрасте от бодливого козла, коего опрометчиво рискнул оседлать.
Меж тем, Борщ, основательно приученный своим муромским куратором к непрерывной бдительности, давно уж вывел: «Сомнителен сей армяно-ромеец, а допускаю у него и иные примеси!». Впрочем, Евпатий, отвечая на недоумения Радислава по поводу противоречивого происхождения обретенного им помощника, успокоил, что Леонтий надежен даже в глазах местного сыска. Понеже не доверили бы аборигену с подозрительным прошлым присматривать за торговым гостем из Земли вятичей и регулярно докладывать о нем!
Крайне задевало Борща, что Радислав уподоблялся многим жуирующим бездельникам, щедрым на одобрения тем, кто за них пашет. И не раз отличал вслух полу-ромейца, неполноценного пред муромцем в третьем поколении!
Ведь ревновал Борщ, никогда не жаловавший конкурентов ни в открытой своей деятельности, ни в конспиративной! Невзирая, что Радислав не обделял и его устными благодарностями, в чем, сам того не ведая, повторял практику муромского куратора, предпочитавшего, взамен наградных, одаривать тайных своих агентов моральными поощрениями, исходя, что и они дорогого стоят, укрепляя сыскной дух, сыскной нюх, сыскной слух и сыскную зоркость!
Огорчительнее же всего оказался выявленный факт скрытного надзора Леонтия за уроженцем славного Мурома, стоящего на аналогично достойной Оке. Подозрения зародились вскоре от прибытия, дале они лишь прибывали и укреплялись. Ведь отнюдь не прост был секретный осведомитель с образцовым опытом выявления всех подозрительных и неугодных его куратору на обираемом тем торжище – для последующей зачистки оных по месту заключения; те же, кто в присутствии агента Шиша непочтительно осуждали поборы и прочие отступления от нравственности сыскного правопорядка, обычно не доживали и до препровождения их в узилища, испуская дух еще на допросах.
А не предполагал сей Леонтий, хотя, не исключено, что вовсе не Леонтий он, а к примеру, Евдоким, Макарий, Онисим, або Прокл, что замахнулся на матерого ловкача, представлявшего с виду немногословного пригожего молодца с ясным взором, любезностью в общении и учтивыми торговыми манерами, вызывавшими приязнь даже у покупателей, загодя недоверчивых к труженикам розничных продаж. Оттого и допускал оплошки в тайном догляде. Одна из них и оказалась провальной…
В очередное отсутствие Радислава, Борщ наметил заполучить решающее подтверждение злокозненности жертвы бодливого козла, ежели существовал тот наяву. И обратился к Леонтию, заметно смущаясь, а отчасти и заискивая:
– Мне бы отлучиться до закрытия по личной срочности. Не вправе докучать тебе, а все же рискну отважиться – в надежде на добросердечность твою и душевность, всегдашнюю! Подмени мя, а уж я отработаю вслед! И еще бью челом: не уведомляй о том хозяина! – страшусь, что осерчает он…
– А срочность-то в чем? – не преминул справиться Леонтий, являя своей любознательностью отсутствие деликатности. Ведь не был наделен, в отличие от тайного агента Шиша, верным сыскным воспитанием и лживым тактом!
– Да приглядел я третьего дня девицу-красу – белявую и с очами синими. И приступило мне прямо во внутренности! А вечор, когда наново пришла на торг с матушкой своей, явно строгой, выведал я невзначай у некоего торговца из местных, продавшего им говядинки, что проживают они на дальнем краю посада. И за малую мзду поведал оный приметы жилья их… Вот и рвусь походить взад-вперед у избы той. Вдруг, мечтается мне, выйдет синеокая красавица али в окошко выглянет! А там и внимание обратит, ведь не уродлив я…
– Не могу отказать, аще твоя любовь таковой прыти! Знать, истомился – с женой в разлуке! Что ж, дело младое, и не противное мужской природе! Так и быть, управлюсь за двоих. От хозяина же – утаю. Ступай! Однако запомни: сурово обходятся в Тмутаракани с уличенными охальниками супротив девства, – напутствовал Леонтий и остерег, изображая попечение, а лживо!
Вслед расстались они, питая надежды противоположного свойства…
Место, арендованное Радиславом на главном торге, представляло строение ширью и вглубь в пять шагов, оснащенное двускатной крышей. Допрежь тут закупали муку и зерно, и прозывалось оно лабазом.
Еже за прилавком, отнесенным на шаг от прохода меж рядами, дабы затруднить потенциальным татям возможность хапнуть ювелирное изделие и дать деру, стоял Борщ, то Леонтий пребывал дале – у короба с товаром. И наоборот. Ведь попеременно менялись они, не бая уже о кратких отлучках по неотложным надобностям.
У задней стены стояли их сундучки, окованные железом и с замками, где хранили они мелкую всячину, что может пригодиться в любой миг, включая и сменную обувку, запасные онучи, да и съестные припасы, прихваченные поутру для дальнейшего перекуса в течение трудового дня.