Сходник

А завернув в третий уже проулок, почти сразу и встали они, уткнувшись в тупик. Прямо по курсу следования предстал вельми протяженный частокол из заостренных поверху тесаных бревен вышиной в два мужских роста. Нечасто встречались подобные конструкции в весях вятичей – токмо у самых зажиточных либо приближенных к Высшему совету старейшин. Молчан наблюдал таковую же пред жилищем Путяты и не сомневался, что с тыльной стороны скреплена она горизонтальными опорными перекладинами.

Подойдя к плотно подогнанным на входе створкам, вожатый приступил колотить по ним десницей, явно преодолевая желание шарахнуть и ногами.

Отозвались не сразу. И Молчан вполголоса успел довести до Забоя двуединую установку. Во-первых, непреложно бдя, никого не подпускать себе за спину, поелику мигом вырубят, врезав по затылку аль почкам. А услышав команду «Бей!», сразу же сбивать оземь, оставляя при том живыми, однако не заморачиваясь числом заваленных: елико ни рухнут, так тому и быть!

Тут и услышали они приближение грузной поступи.

– На березе рыжики! – басовито раздалось с иной стороны ограды.

А на дубе грузди! – последовал незамедлительный ответ.

– Лучше горох спозаранку, чем рябчик за полночь! – провозгласил невидимый бас.

– А еще милей – с молодкой на сеновале! – отстоял посланец от Будимира примат возвышенного над бездуховностью желудочно-кишечного тракта.

Хотя далеко не факт, что мнение анонимного автора сего замысловатого конспиративного отзыва либо цельного авторского коллектива – тоже потаенного, являлось истиной в последней инстанции. Не зря ж и Молчан усомнился!

Ибо многие индивидуумы мужского пола, ущербные по части чувственной романтики, наверняка склонились бы к житейскому выводу польского Станислава Ежи Леца, обозначенному тысячелетие спустя: «В борьбе между сердцем и головой всегда побеждает желудок».

Да и то баять, о схожем глаголет и присказка отечественного происхождения: «Живая душа калачика просит». Заметьте, что вожделеет она свежей выпечки, а отнюдь не пылких объятий…

На том и завершился обмен секретными словами. И заскрипел засов.

Отворявшим оказался крепыш, с виду не моложе Молчана, облаченный в зипун недавнего на пригляд пошива, застегнутый на крючки и надетый поверх красной рубахи. Справными смотрелись и его сапоги. Колпак из доброго сукна был оснащен меховой опушкой.

А на поясе, обязательном для каждого вятича взрослых годов, выглядывала из прикрепленных к тому ножен, обтянутых кожей, массивная деревянная рукоять с удлиненным черенком, столь отполированная от охватов ея, что становилось очевидным: оный боевой нож прошел добротную проверку делом.

«Сей страж на вратах – по всему, бывалый скрытник! Не возьмешь его врасплох!» – тут же прикинул Молчан, просчитывая наперед.

– А чегой вдвоем приперлись? Не было такового уговора! Пропущу лишь одного! – высказал басовитый страж, преграждая своим туловом проход и пробуравив гостей недобрым взором, точно насквозь.

– Коли так, доведи своему начальствующему, что не дождется мя! Не пойду к нему одиночным! Сей миг поверну обратно, а впредь – не допросится, – парировал Молчан оное недоброжелательство, прекрасно осознавая, что козыри ноне в его длани.

Недоброжелатель, непривычный к подобному отпору, аки и любой представитель Секретной службы, где все были с гонором, избыточно мня о себе, перекривился, однако удержался впасть в хай. И чуток обдумав, постановил:

– Отойду справиться, что решить с тобой, хотя будь на то моя воля…

Насчет формы проявления той воли не прояснил он, однако не вызывало сомнений, что подразумевалось силовое. А отходя добавил, обращаясь к сконфуженному поводырю, явно ярясь, что не пресек тот самовольства Молчана:

– Ты же, Искр, надзирай за ними, дабы не пронырнули во двор, пока не обернусь! И не плошай наново!

«А ведь лишнее брякнул в запальчивости! Выдал при Забое имя скрытного служивого. Опасаюсь: не спохватился бы он, ведь нужен им лишь я, допущенный к секретам, да и поднаторевший в сходничестве. А Забой получается ненужным свидетелем… Не решили б избавиться от него по-злодейски! Вынужден буду настрого напомнить Будимиру, коего и Евпатием помню, что вятичи своих не бросают!» – быстренько проанализировал и вывел Молчан.

И обратился к «засвеченному» по неосторожности:

– Не по правде строг ваш ревнитель засова и створок! Неправедно накатил он, ибо не плошал ты, быв при исполнении! Замолвил бы за тебя словцо, да не ведаю имени сего ворчуна …

А не поддался Искр на фальшивое сочувствие и примитивную разводку, сохранив непочатой служебную тайну! Отмолчался. Не открыл прозвания!

«Не Искр ты, а обгорелая головешка! Ошиблись твои старшие, еже нарекали тебя! Мог бы и проговориться мне – в отместку вратнику, злющему. А лишь утерся. Явно трусоват! И отзыв его тот – слова одни: оный и на сеновале заробеет! Куда ему с молодкой?!» – не оглашая вслух, в сердцах рассудил Молчан, раздосадованный неподатливостью плюгавого скрытника…

Неспешно возвратившись, суровый страж гаркнул – с заметным сожалением на роже:

– Дозволено вам! Однако нога в ногу за мной. Иначе – себя вините!