Схолариум

Однажды ранним утром по дороге на рынок Ломбарди заметил человека, выходящего из сада за домом Софи. Служанка? Мальчишка-посыльный? Еще не рассвело, и в сумрачном свете человека было не рассмотреть, хотя до него оставалось шагов двадцать, не больше. Но когда тот снова попал в свет факела, Ломбарди разглядел плащ — плащ студента. В том доме жила весьма обеспеченная кёльнская семья, поэтому Ломбарди удивило, что такие люди сдают комнату студенту. Ему даже показалось, что он узнал парня. Вроде бы это Иосиф Генрих, хотя говорили, что у него комната на Шпильмансгассе. Ломбарди не придал особого значения этой встрече, потому что, в конце концов, каждый волен жить там, где ему нравится, а если он солгал, то это его личное дело и мало касается Ломбарди. Он бы вообще не обратил на это внимания, если бы не посматривал регулярно на дом Софи, надеясь, что однажды встретит ее, как будто случайно. Так что он просто пожал плечами и, дойдя до схолариума, про студента забыл.

То, что зима выдалась такая суровая и длинная, связано с положением звезд, от них же зависит и судьба каждого человека. Звезды, они как поводья в руках возницы, который решает, куда двигаться лошади. У каждого на факультете есть свой гороскоп, из которого он может узнать, откуда пришел и куда идет. Орбиты, по которым движутся звезды, Луна и Солнце, описал Сакробоско, но труд его, «De sphera», весьма неполон; в этом смысле «Circulus eccentricus vel egresse cupidis» неизвестного автора гораздо поучительнее, там рассматривается движение звезд, рассказывается про равноденствие.

Когда Лаурьен с помощью астролябии рассчитывал положение небесных тел, он представил себе, как наверху то же самое делает ангел. Ангел высчитывает орбиту Земли, не зная, что некий человек в тот же самый момент размышляет о том, как бы его найти. «Какая чушь, у ангелов нет постоянного места пребывания, — подумал Лаурьен. — Они парят в небе, если вообще парят, они невидимы и святы».

Рядом с ним, склонившись над бумагами, в подсчеты углубился Иосиф. «Почему нельзя построить такую особую повозку, чтобы поехать к звездам, — задумался Лаурьен. — Бэкон говорит, что Александр Великий сконструировал машины, которые можно спускать в море. Машины, покоряющие небо, — Дедал верил, что такие бывают… Наверное, это возможно… Говорят, что Александр Великий в стеклянной повозке нырял на дно моря и внизу изучал жизнь рыб. Но это просто слухи, никто никогда не видел этой повозки, а свои наблюдения Александр унес с собой в могилу. Что он там нашел? Огромных восьминогих монстров, драконов, змей? Может быть, ангелов? Если то, что летает, обитает в море, а то, что плавает, бороздит небо, тогда каракатицы должны существовать и на небе тоже. Похоже, к земле привязан только человек со своими жалкими двумя ножонками. Но есть числа, с помощью которых можно рассчитать, как разъезжать по морю и по небу в стеклянной колеснице. Притягательная мысль. Но разве такие представления не реальны? Существуют вещи, которые не видны, но все-таки они есть. А что по этому поводу говорят номиналисты?»

— Что с тобой? Ты что, спишь?

Лаурьен вздрогнул. Он с головой ушел в эти мысли и даже не узнал голос своего друга Иосифа Генриха.

— Я думаю, что реалисты правы, — прошептал он.

— С чего ты взял?

— Я думал о звездах, о возможности высчитать то, что невозможно увидеть. Или ты уже наблюдал их вблизи?

— Нет.

— Вот то-то и оно.

— Странное обоснование, — пробормотала Софи.

«Конечно, существуют незримые вещи, — подумала она. — Иногда мы наблюдаем всего половину луны и в то же время знаем, что она целая и ее никто никогда не режет на части».

— Ему надо расставить ловушку, — тихонько прошептала Софи.

— Кому? Кому надо расставить ловушку?

— Убийце. Убийце Касалла.

— Каким же образом?

— У меня как раз появилась идея. Если какое-то явление можно сделать видимым, например с помощью подсчетов, значит, можно найти способ сделать видимым и убийцу. Нужно дать явлению возможность продемонстрировать себя в форме, которую мы в состоянии узнать. Давай оставим для него в схолариуме сообщение. Если он его прочитает, значит, он где-то среди нас. А если не отреагирует, то, наверное, он не наш.

— А если он прочитает, но не захочет ответить?

— Не думаю. Он человек разговорчивый, он страдает оттого, что ни с кем не может вступить в контакт. Возможно, он считает это убийство идеальным и очень переживает, что никто не выражает ему своего восхищения. Он ответит, поверь мне.

Лаурьену идея показалась абсурдной. Зачем все запутывать еще больше, и так уже вроде бы достаточно. Неужели теперь они начнут обмениваться с убийцей письмами? Это противно разуму. Да и с какой стати ему разоблачать убийцу Касалла? Пусть этим занимаются Штайнер и остальные. Лаурьен чувствовал рядом тепло чужого тела. И снова в нем проснулось воспоминание о Софи. Он наклонился к другу и что-то прошептал ему в ухо. Но друг только покачал головой и отодвинулся подальше.