Схолариум

Этим утром Софи не стала переодеваться в студента, потому что собралась на рынок. Но вышла, как всегда, чуть ли не ночью. Ее провожали темнота, холод, мерцание огоньков и пока еще слабый, усталый блеск в заспанных глазах кёльнцев. На рынке появились первые торговцы, они устанавливали лотки. Пахло сыром и овощами, в воздухе танцевали снежинки.

— На одно слово, красавица…

Она замерла: к ней протягивал руку оборванный старик, а у нее не было ни одного лишнего пфеннига. Он засмеялся:

— Нет, подачек мне не нужно. Я знаю, что вы знакомы с магистром Ломбарди. Хотя называть такие отношения знакомством…

На его лице появилась двусмысленная ухмылка, которая была ей так же неприятна, как и сам старик.

— Он должен сообщить нам кое-какие сведения, но мне кажется, он не проявляет истинного рвения. Передайте ему, что ждать долго мы не станем, совсем скоро наше терпение кончится, ведь, в конце концов, мертвый студент уже давно покоится в земле.

— Ты кто? — быстро спросила Софи.

— О, об этом лучше спросите у него самого, он в курсе. А сам изображает невинную овечку. Скажите ему одно только слово: Вайлерсфельд. Дело в том, что о мертвом студенте он знает гораздо больше, чем вам кажется.

Старик развернулся и поковылял прочь. А она так и стояла на месте, не в силах пошевельнуться. Она никак не могла понять, что общего у этого старого ворона с Ломбарди. И только когда холод достал ее до самых костей, она пошла дальше. По заснеженным улицам добралась до мясного ряда и свернула за истерзанный ветрами угол.

Ближе к вечеру Софи пришла в схолариум. Лекции пришлось пропустить, потому что при свете дня выходить из дома переодетой было слишком опасно. Де Сверте, стоя в дверях, наблюдал за опускающимися на ограду танцующими снежинками. На улице царила тишина. Все звуки впитывал снег. В конце улицы жители отгребали его от своих домов, но и этот шум исчезал, словно накрытый шерстяным одеялом. В глазах еще отражалась белизна, но сумерки уже опускались на короткий день, укрывая его пеленой. Приор взмахнул своими тонкими ручками, сетуя, что рано стемнело и весь город погребен под снегом. Софи улыбнулась и спросила, дома ли господин Ломбарди.

— Конечно, входите.

Она нашла его в пустой столовой. Ломбарди сидел у огня, отогревая свои закоченевшие руки. Увидев ее, встал.

— Встретиться с вами так скоро я не рассчитывал.

Он и на самом деле совсем ее не видал. Зато попытался выяснить, где она живет. И буквально с боем выцарапал адрес у Гризельдис. Но нельзя просто так прийти к вдове — это весьма щепетильное обстоятельство.

Она же думала только о словах старика.

— Причина моего визита, к сожалению, не очень приятная. Меня остановил какой-то нищий, он велел напомнить, что вы должны ему некоторые сведения.

Он предложил ей сесть, а сам стоял и кивал головой, пытаясь скрыть свой страх. Как они вычислили Софи? Почему он был столь неосторожен! А Маринус все еще в городе. Ему нужно исчезнуть, причем как можно скорее. Ломбарди попытался взять себя в руки и сел прямо на стол. На улице послышались возмущенные крики карлика — видимо, с крыши прямо на него свалилась целая куча снега. Что делать? Что сказать? Она ведь понятия не имеет о том, что происходит.

— Что связывает вас с этими людьми? Речь ведь идет о смерти Домициана, правда? Зигер, вы что-то скрываете, я хочу наконец узнать, в какие игры здесь играют. Что произошло в Вайлерсфельде?

— А если я ничего не скажу?

— Тогда я пойду к Штайнеру и сообщу ему все, что мне известно. И Лаурьена заставлю сделать то же самое.

Да, эта маленькая глупая гусыня вполне на такое способна, подумал он. По недомыслию разрушит ему карьеру и, не исключено, отправит на виселицу. Он может прямо сейчас свернуть ей шею или вскружить голову. Или сказать правду. Можно заставить ее поклясться на Библии, но у Бога уже наверняка болят уши от всех этих принесенных на Библии клятв, которые ничего не значат и превращаются в ничто, не успев даже сорваться с губ.

— Ну что ж, — пробормотал он. Пора положить конец неопределенности, потому что Маринус обречен, и, чтобы спасти его жалкую шкуру, надо немедленно принять решение.