Схождение. Распад

Он, конечно, пожалел об этом опрометчивом поступке. Но не слишком: едва рассеялась туманная пелена, а предметы перестали двоиться, троиться и складываться в калейдоскопы цветных стекляшек, детские игрушки для богачей, как он сумел разглядеть низкий и закопченный каменный потолок. Откуда-то сбоку рассеивался дневной свет. Маленькое окно с грязной деревянной рамой. На потолке пятна и паутина. Паук набросился на жирную муху. На стене – той, что образует прямой угол с «оконной» – картина. Вроде русских икон, какая-то унылая и постная святошеская рожа.

«Стой, какая икона, я ведь в Новых Землях!»

Там нет никаких русских. И англичан. И даже вездесущих, чтоб им, австрийцев. Вообще нет никаких людей. Меднокожие дикари жили на самой окраине Безвоздушной Зоны, на берегу, где земля омывается вполне приличными океанами, но, если идти вглубь, будет сплошное белое пятно на карте. В реальности – черная дыра. В прямом смысле: громадный вулкан взорвался миллионы лет назад, превратив целый континент в гигантский пончик. Когда Имре заявлял в окраинном трактире «Бизонья шея», что собирается исследовать Новые Земли там, куда еще никто не забирался, «дырку» этого самого пончика, над ним хохотали. Обзывали идиотом. Плевали вслед.

В черной пустоте никаких людей, а рухнул Имре…

«Давайте-ка сначала».

У дикарей, к слову, икон никаких не было. Тотемы, костяные истуканы и прочее.

«Сначала, я сказал».

Головная боль добавила себя в копилку. Сотрясение мозга хуже сломанных ребер: тошнит и звенит в ушах. Имре не слишком хотелось проверять, чего там еще в коллекции – хватало груди и руки, плюс трещащая башка, спасибо-пожалуйста. Но надо. Заодно – еще раз оглядеться.

«Где я».

Вопрос предсказуемый, но важный. Где я. Действительно.

Он попытался сесть на жесткой деревянной кровати. Получилось. Имре поздравил себя с целым позвоночником – очень не хотелось остаться инвалидом, ездить потом на громоздкой инвалидной коляске или просить мастеров вкрутить тебе механические ноги на гальванике.

Итого по гамбургскому счету: ребра, рука (левая), башкой стукнулся. Да ты везунчик, Имре Моравец, счастливчик и баловень капризной леди Фортуны. После того, как обезумевшие ветра якобы Безвоздушной Зоны разорвали шар в клочья, не просто выжить, а отделаться такой ерундой.

Шар жалко, конечно. Какой воздухоплаватель без шара.

Имре был закрыт некрашеным шерстяным одеялом. Серая плохо выделанная ткань больше напоминала тряпку. Похожие лежали вместо простыни. Рядом стояла тумбочка, где он с удивлением обнаружил свои – уцелевшие! – очки. Имре мог обходиться без «второй пары глаз», но все-таки плоховато.

Ну точно Фортуна его закидала подарками. Теперь должно выясниться, что он дома, все карты на месте, и его уже назначили членом Королевского Совета в Лондоне. А исследованные пустынные и малопригодные для жизни территории возле кратера названые го, Моравеца, именем.

«Или наоборот».

Фортуна любит подкидывать сюрпризы. Приятные – очень не всегда.

Эта мысль еще не успела сформироваться в саднящей голове, когда скрипнула ветхая щелястая дверь. В тесную и откровенно грязноватую комнату, похожую на одну из тех, какие предлагают немногочисленным клиентам постоялые дворы в захолустье, вошла девушка. Или женщина – из-за полумрака Имре не сумел определить возраст; вроде и не старая, но какая-то тусклая. Как будто в нее забыли добавить красок. Серая хламида бесформенного платья скрывала фигуру, чепец из жесткой и неудобной даже на вид ткани – волосы. Белесо-голубые рыбьи глаза уперлись в Имре без смущения, удивления, радости или каких бы то ни было еще эмоций. Она не походила даже на монахиню. Имре подумал отчего-то о завалявшихся на чердаке портного манекенах – старых и трухлявых.

– Добрый… кхм, – Имре откашлялся. – День, мэм. Премного благодарен за заботу. Должно быть, это вы меня спасли.

Говорить у него получилось легче, чем опасался. Головная боль маячила терпимым фоном, но язык не отвалился, а значит, еще плюс к удаче.

Девушка не ответила. Она подошла к Имре и равнодушным жестом потрогала его лоб, глаза – он не успел отпрянуть даже когда засунула пальцы в рот. Они оказались вымазанным в чем-то вроде печной золы и рыбьего жира, тошнотворный запах гари и гниющих водорослей ударил в нёбо. Кишки скрутило спазмом. Имре чуть не вырвало.

– Простите, мэм… – с трудом выговорил он, едва девушка вытащила пальцы изо рта. – Я все еще вам благодарен, и если вы хотите осведомиться о моем здоровье, так уверяю – в полном порядке…

Она сжала его губы – левой рукой. Это был спокойный и деловитый жест, больше напоминающий не осмотр сестрой милосердия пациента, а то, как кухарки сжимают курам головы, прежде чем свернуть или рассечь острым ножом шею.

Имре понял намек, замолчал. Странная «леди» откинула одеяло – под ним Имре был обнажен, и устыдился своей наготы перед женщиной. Дело было во взгляде – ни врачебной внимательности, ни тем более кокетства. Снова мелькнула мысль то ли о полуразделанной курице, то ли о просто куске сырого мяса.